Палитра в мастерской художника
интервью, работы, статьи
исторические эссе исторические эссе

факты и домыслы, реконструкция исторических событий

Культура и религия диалог культур и религий
духовное единство человечества - это постоянный диалог многих культурных традиций, где каждый человек есть образ и подобие Божие
Художественное образование художественное образование

художественное образование не предполагает всеобщего превращения людей в художников. Однако художественная грамотность необходима всем

Кошка Даша мир глазами детей

детское творчество и образовательные программы для детей

Искусство врачевания искусство врачевания
от Ветхого Завета до наших дней
Фитотерапия фитолечение

лекарственные растения - особенности лечения и пременения

рождение мира профилактика здоровья
как сохранить здоровье

Back to the USSR

Марафон одинокого художника

Юрский и Тенякова
Автор: Владимр Клименко

"Жизнь в искусстве подобна бесконечной железной дороге, уходящей за горизонт..."

...пролог...

Одну из глав своей автобиографической книги «Кто держит паузу» Юрский, кстати, назвал «Стулья». В ней он поведал о себе - одиноком драматическом актере и сценическом писателе на театральных подмостках и съемочной площадке. От себя добавлю: страшно «одиноком».

Его единственной и неразлучной спутницей по жизни и по сцене во все времена остается его жена Наталья Тенякова, которой он в журнале «Континент» посвятил рассказ «Врата» (в этой фантазии-миниатюре апостол Петр открывает свои врата супружеской паре, представив их как одно единое целое).

Говорить о Сергее Юрьевиче можно бесконечно долго, открыть все его сокровенные творческие тайны попросту невозможно. Рассказал об артисте - теперь рассказывай о режиссере. Кончил про театр - начинай про кино. Можно и про то, как он целый сезон отыграл в Париже в театре «Комеди Франсез» и произносил текст своей роли по-французски также чисто, как и его коллеги из Дома господина де Мольера. А еще лучше рассказать про то, как он всю зиму проработал в Токио в театре «Хаюдза», поставив там спектакль «О любви» со знаменитой японской актрисой Комаки Курихарой в главной роли. При этом Юрский носил кимоно и его трудно было отличить от настоящего самурая - правда, наш был чуть выше ростом.

...о вхождении Сергея Юрьевича в мир профессиональной литературы...

Нет, скажу вам по чести, (ловить актерскую сердцевину мастера также сложно, как мифическому герою Греции Гераклу удержать в объятиях скользившего от него речного бога Протея...

Не буду и я испытывать судьбу, стараясь отгадать тайны мастера, тем более, что многие из них Юрский приоткрыл зрителям в своей автобиографии. В главной части моих заметок речь пойдет о совсем ином - о вхождении Сергея Юрьевича в мир профессиональной литературы.

Хочет он или нет, но это совершившийся факт: вот они его первые повести и рассказы, вышедшие в «Советском писателе». А редактором, простите, был я. Последние слова звучат излишне нескромно. За пять лет прохождения в издательстве книги я придумал лишь один из ее вариантов названия – «Стеклянный приют», который в последний момент заменили на «Безвременье». Откуда вдруг взялся этот «Приют», навеянный немного мелодраматичными «Записками официантки»?

Все события в повести разворачиваются в кафе-стекляшке на берегу Балтии. Именно здесь, среди песчаных дюн, вспыхнула поздняя, может, и последняя любовь, пожилого, энциклопедически образованного критика Вадима Вангеля к юной официантке Лене, которая до недавнего времени по неопытности и девичьему легкомыслию была содержанкой одного очень официозного поэта. Ложась с Леной в постель, знаменитый поэт с легким заиканием читал ей свои не слишком звучные стихи. И однажды Лена, не в силах одолеть зевоту, простодушно сказала высоко признанному поэту:
«Бедный, мой бедный!..»
Короче, она полюбила критика Вадима, который совсем не докучал ей трескучими виршами, а, напротив, рассказал много интересного о поэтах-романтиках.

Не буду пересказывать сюжет до конца. Но у меня от повести, как и от всей книги, возникло ощущение недолговечности счастливых минут жизни, хрупкой и недолгой, особенно у тех, на долю которых выпала хотя бы капля одаренности и свободомыслия. Все мы - ныне семидесятилетние «шестидесятники» - жили в глухое время брежневского застоя, внутренне защищенные не слишком прочной оболочкой, готовой разлететься вдребезги от малейшего толчка извне. Отсюда и появилось придуманное мною название – «Стеклянный приют».

Я принес «Записки официантки» в дружественный мне журнал «Юность», и вся женская половина редакции пришла в восторг. Были собраны почти все необходимые подписи, повесть собирались издать в журнале раньше выхода книги Сергея Юрского в «Советском писателе». И вдруг - затор! Кто-то из начальствующих побоялся потерять насиженное место, возможно, служившее для него своего рода стеклянным приютом.

Приведу, однако, несколько отрывков из «Записок официантки»:
«Стекляшка стоит на маленькой горке, лысой, без деревьев. Если выйти из двери кухни и идти прямо, не сворачивая, через кустарник, то потом перейдешь дорогу, там тропа через рощицу, подъем небольшой и вниз - море. Семь минут ходу, если медленно. А из главных дверей если выйти, то вниз через двести шагов остановка дальних автобусов. В город ходят пять штук в день. В пятницу, в воскресенье вечером и в понедельник утром всегда битком. Стекляшка обычно открывается первого мая.
В праздники тут полно народа. Завозят много пива, и продукты хорошие, свежие. А потом, числа с пятого, почти пусто до начала дачного сезона. Вот в это мертвое время он и появился».
Появился, разумеется, Вадим Вангель. Ну, чем он, пожилой уже человек, покорил юную Лену? Однако, говорят, что всякая любовь полна неожиданных загадок!
Такой загадкой и стала высокая страсть Лены и Вадима. Но не судьба была влюбленным насладиться кратковременным счастьем. Не судьба была оставаться надолго в легком и хрупком домике, куда летели камни лжи, грубого насилия и жестокости. Их стеклянный приют разлетелся вдребезги...


...цензура и ирония...

Как-то погожим летним днем в середине восьмидесятых мы с Сергеем Юрьевичем гуляли по улице Воровского (ныне Поварской) - от издательства «Советский писатель» до здания Союза писателей СССР и обратно. У меня подмышкой помещалась довольно небрежно оформленная рукопись. Но я был счастлив, ибо это была рукопись Юрского, а сам ее автор вышагивал рядом со мной.

Нас свел и близко познакомил критик и литературовед Игорь Виноградов, который, как выяснилось, сказал автору: «Напечатать будет трудно. Но есть один редактор, который попробует».

И теперь, естественно, разговор у нас с Сергеем Юрьевичем зашел по поводу литературных критиков.
- Вообще-то, - говорю я собеседнику, - стоит почитать Игоря Золотусского.
- Какого Золотусского? - спрашивает он, - «Старика» Золотусского?
- И еще стоит почитать Игоря Волгина.
- Какого Волгина? «Старика» Волгина?
- Именно,
- говорю.

Вот теперь-то я знаю, каковы фирменные шуточки актеров Театра имени Моссовета, в котором играл тогда Сергей Юрьевич. Это - воздух, которым они прочищают легкие перед выходом на сцену и ухода с нее. Но главное, если Юрский шутит, значит, он признал меня полноправным редактором своей будущей книги. И хотя в словах моего собеседника проявлялась актерская ирония и даже самоирония, мы оба отлично понимали, что разговор у нас зашел о серьезных именах.

Что-то неуловимо менялось в духовной атмосфере страны. Казавшееся ранее привычным, устойчивым, справедливым поворачивалось вдруг для критически мыслящих людей неприглядной изнанкой. И, конечно, не последнюю роль в разрушении общественных стереотипов играли наши ведущие критики. Каждый, о ком мы тогда заговорили, мог послужить прообразом Вадима Вангеля.

Мы располагаемся во дворе писательского дома, у памятника Льву Толстому. Мимо проходят современные писатели, приветливо узнают популярного артиста, здороваются с ним. Но автор и редактор не прерывают затянувшуюся беседу - хочется решить все мировые проблемы раз и навсегда!

- Некоторые дописались до того, - с излишней, на мой взгляд, запальчивостью говорит мне Юрский, - что считают революцию семнадцатого года роковой ошибкой. Какой ужас!

«И этого лояльного, законопослушного человека,
- думаю я, - твердолобый чиновник Романов выпихнул из Ленинграда, заставив долгие годы мыкаться без работы и театра».

...деды и времена...

О, времена, о, нравы! Как быстро мы о них забываем! Кстати, беседуя у памятника Толстому, мы установили, что наши деды были земляками, жившими в поселке где-то на границе между Черниговской и Брянской областями.

Дед Юрского Жихарев до революции был настоятелем местного православного храма. А сама фамилия артиста - Юрский - это творческий псевдоним, полученный в наследство по имени отца - Сергея Жихарева, переехавшего в лихие годы в Ленинград и возглавивший там цирковую труппу. Женился он на пианистке Романовой, под аккомпанемент которой происходили цирковые представления.

«Я родился под куполом на арене», - с превеликим удовольствием любит повторять артист.

Мой же дед, Егор Клименко, в том же поселке работал столяром-краснодеревщиком, исправно посещал церковные службы, но когда началась гражданская война, все трое его сыновей ушли в Красную Армию.
Во время Великой Отечественной младший брат моего отца, мой дядя Иосиф, сложил голову во время прорыва блокады Ленинграда, где, кстати, весной 1935 года родился Сергей Юрский. Такие вот иногда бывают переплетения судеб.

А пока редактор и автор будущей книги мирно обсуждают свои дела под памятником бронзового Толстого. Сколько же лет переносилась книга Сергея Юрского из плана в план!.. И уже казалось, что группе «доброжелателей» удалось ее окончательно закопать. Но на пятый год редакционных мытарств рукопись прочел директор издательства В.Н.Еременко и дал ей зеленую улицу.

«Пускай читают, - сказал он, - пускай все знают, что у талантливого артиста талантливое перо».

...о критиках и прозаиках...

Юрский особое благорасположение испытывал к критикам. Ни с кем из прозаиков, приходивших в редакции, он близко так и не сошелся. Хотя встреч было предостаточно.

По установившейся тогда моде, к нам приносили прозу чаще всего «деревенщики» или прорабы-монтажники. Эти симпатичные работяги топали по издательству в кирзовых сапогах и в робах, из карманов которых иногда предательски торчали копченые рыбьи хвосты или сургучные нашлепки.

С одним из этих писателей, мастером кузнечного цеха Северной Магнитки, мы столкнулись однажды в дверях.
- Это Юрский, - сказал я входящему.
- Брат, что ли? - недоверчиво покосился кузнец.
- Брат, - неожиданно сознался Юрский.
- Ну, привет брательнику! - напутствовал нас новый писатель, - В фильме «Любовь и голуби» больно лихо кадриль отплясывал, мне понравилось!
- Обязательно ему передам,
- сказал на прощанье хорошему человеку Сергей Юрьевич.

Наши диалоги с критиками были не столь простодушными, но более содержательными. Юрскому хотелось узнать истинную цену своим рассказам и повестям. Как художник он стремился к совершенству. А ответ от читателей, ознакомившихся с рукописью, получил однозначный - надо бросать все и заниматься только литературой. Это говорили многие. Но особенно сошелся Сергей Юрьевич с Игорем Виноградовым. Я присутствовал при разборе прозы Юрского Игорем Ивановичем, который с удовольствием ввел неофита в литературе в состав возглавляемой им редколлегии журнала «Континент». И вот тогда я, с сожалением, узнал, что лучшее произведение сборника - отнюдь не «Записки официантки», а повесть «Чернов». По ней после выхода книги был снят фильм, в котором автор сыграл сам и чуть было ни снял меня.

- Ты очень подходишь на роль секретного агента, из-за которого погибает архитектор Чернов, - в минуту особого расположения сказал мне мой автор.

Отчасти Юрский оказался прав. Моя главная профессия - историк, стремящийся докопаться до истины, что, согласитесь, небезопасно. У меня сложилось впечатление, что в нашей литературе появился прозаик, которому интересна любая профессия. Сергей Юрьевич обладает особым даром видения жизни и становится профессионалом в любом кругу людей - архитекторов, врачей, литераторов, музыкантов, историков, железнодорожников.

Какое-то время я играл в театре MГУ, поэтому предложение режиссера показалось мне заманчивым. Даже любопытно было узнать кое-что для новой для меня кинопрофессии, и я ни на минуту об этом не пожалел.

Несколько раз я приезжал на пробы в «Мосфильм», где мы с актером Филозовым раз за разом отрабатывали одну и ту же сцену. Здесь я запомнил, как режиссер надсадным голосом кричал:
«Камера! Мотор! Улыбайся, улыбайся же, черт меня возьми!»

При этом глаза у талантливого Альберта Филозова делались совершенно затравленными. Мы оба работали с рвением. При этом на съемки фильма оба не попали, нам предпочли других - такова планида актерской профессии. Но я не пожалел ни одного дня, проведенного на студии «Мосфильма», где сам воздух закипал и плавился от аромата творческого горения.

...жизнь в искусстве подобна бесконечной железной дороге, уходящей за горизонт...

Но вернемся к повести «Чернов». Произведение разворачивается в двух плоскостях. У нашего соотечественника Александра Петровича Чернова, который испытывает служебные неприятности в родном НИИ, предавая коллегу, оказывается, есть западный двойник - Пьер Ч. Он тоже попадает в житейские переделки. Но это неприятности другого сорта: сначала его бросает, обвинив в измене, красавица Айрин, а затем сваливается как снег на голову нежданный "попутчик" террорист Халаф, грозящий взорвать поезд, везущий в Барселону всемирно известный симфонический оркестр с дирижером Арнольдом (его, кстати, играет Юрский). Оба главных героя архитектор Чернов и господин Пьер Ч. встречаются в финале повести и фильма лишь на короткий миг. Один - чтобы покончить собой, другой - чтобы погрузиться в пучину непробудного пьянства, доводящего до сумасшествия. Мысль, остающаяся после прочтения повести или просмотра фильма, однозначна - совершенное тобой предательство обязательно к тебе вернется. Кого бы ты ни предавал, предательство неизбежно вернется к тебе.

«На крутом повороте поезд был виден целиком - семь новеньких пассажирских вагонов, невероятно длинный почтовый с четырьмя дверями посредине, тяжелый и более высокий, чем остальные - багажный и тепловоз. Ветер состоял из дивного, по-вечернему прогретого воздуха, приятно покалывающих твердых частичек и необыкновенной смеси исключительно железнодорожных запахов - ржавчины, гари, пыли, теплого железа. Колеса постукивали в «ре миноре» и легко аккомпанировали любой мелодии... Рельсы множились. Было уже семь путей. Аккуратные светящиеся стрелки. Будка... Водокачка... Стояла темная электричка. На сегодня она уже отработала. Маленький тепловоз тащил платформу на сортировочную горку. Проезжали застекленное здание депо с тремя воротами. На стене депо были цифры - 1971. Приближался вокзал. Было слышно, как радио неразборчиво оповещало о прибытии их поезда». Таковы фрагменты из этой железнодорожной повести.

Как-то придя в редакцию, Юрский неожиданно сказал: «А не возникает ли у вас какое-то болезненное чувство, когда вы видите старенький, заржавленный паровозик, заброшенный где-то на запасных путях? Я много путешествую, и когда где-то вижу подобную реликвию, то к моему горлу невольно подступает ком».

Что было ответить на эту неожиданную сентенцию? Хотя в нервной чувствительности Сергея Юрьевиче я никогда не подозревал. Чаще всего мой автор был по-доброму насмешлив, иногда, совсем редко, жестоко ироничен. Этот монолог смутил меня, но и заставил задуматься о традициях русской литературы.

Кто что ни говори, а большие писатели всегда тяготели к нежным образам своего детства, к старинному укладу жизни отцов и дедов, пробуждающих в душах ностальгические чувства. Отсюда их кажущийся консерватизм, невосприимчивость ко всякого рода техническим новациям. Романтическая поэзия и научный прогресс - слова-антиподы.

Задумывался ли кто-нибудь из вас, любезный читатель, над всемирно известным фактом:
первое испытание паровоза в России на трассе Санкт-Петербург - Царское Село произошло 29 января 1837 года? Да это же день смерти Александра Сергеевича Пушкина! Случайное совпадение, скажете вы. Только на первый взгляд, отвечу я вам.

Таких случайностей в природе не бывает. В один и тот же день в России произошли два события огромной важности: ускорился технический прогресс, и закатилось Солнце русской поэзии.

А писатели-маринисты Свифт, Дефо, Конрад, Стивенсон...
Свои романы-путешествия они писали в век создания пароходов, но их излюбленным символом всегда оставался белый парусник. А наш Николай Васильевич Гоголь никогда не ездил на поездах, его сердцу была мила только тройка, птица-тройка, да размытая дождями, ухабистая русская дорога...

Еще долгие десятилетия паровоз представлялся литератором монстром, чудовищем, огнедышащим змеем. В нем видели все, что угодно, но только не трогательное существо, над которым хочется лить слезы.
А именно так случилось в повести «Чернов», автор которой сказал: я не люблю города, я люблю поезда.

«И были мосты и голубая река. Асфальтированные улицы. Стекла в крошечных окнах домов. И ко всем домам, ко всем холмам, ко всем лесам вели рельсы. Повсюду можно было доехать. Множество составов, паровозов, тепловозов, вагонов стояло на путях и у платформ. И высовывалось из стеклянных дверей депо. И были в дороге». Время завершило свой круг. То, что в начале XX века пугало, ныне умиляет, вызывает щемящее состояние души и сердца. Паровоз из монстра, пугающего романтических духов, сам превратился в романтического духа. Такова удивительная поэзия железнодорожной повести Сергея Юрского. Последняя цитата из его произведения - отнюдь не реалистический природный пейзаж. Это - макет прошлого или будущего, это - макет игрушки, стоящей на столе Александра Петровича Чернова. Игрушки, заполнившей всю его комнату и всю его жизнь. «Нельзя слишком долго играть в одну игру это кончается сумасшествием».

Когда Чернов, предавший своего коллегу, едет затем по высокой протекции на конференцию в Барселону, он не испытывает никакой радости. Только холодное любо¬пытство, какая-то заторможенность мыслей и чувств. Атрофия больной совести. Из окна высокой гостиницы Александр Петрович наблюдает схватку полиции с террористами, гибель незнакомых людей. Ему все кажется, что это продолжается затянувшаяся игра.

«Александр Петрович смотрел на хорошенькую пожарную машину, на маленьких людей, бегущих во всех направлениях... Каким игрушечным кажется чужое горе». Вот последняя мысль Чернова, выбросившегося из окна... Фильм, как и повесть, завершается гибелью архитектора Чернова, террориста Халафа, дирижера Арнольда.

Небольшая по объему роль, сыгранная Юрским, стала самой запоминающейся.

С этим образом в кинопроизведение вошла новая тема, в повести едва проглядывавшая, - тема вечности искусства. Лучшими кадрами фильма стали те, где поезд мчится на фоне снеговых альпийских вершин, а из окон вагонов льется музыка увертюры из оперы Россини «Сорока-воровка». А на экране появляется музыкант Арнольд, вокруг седой головы которого явственно возникает солнечный нимб.

Со смертью дирижера из жизни уходит не просто человек, уходит целый художественный мир:
«Никогда не будет больше стука колес и этого изумительного запаха идущего поезда, запаха, состоявшего из смеси лесного кислорода, гари и теплого железа. Никогда он не сможет заставить сесть себя на поезд... Никогда не будет больше покоя... он так берег его... и не уберег... даже за деньги не купить покоя... Какая банальность!.., а ведь не купишь... Не будет покоя, потому что... никогда не будет больше господина Арнольда».

...когда занавес не опускается...

Задернута штора экрана. Захлопнута книга. Отшумели аплодисменты на спектакле «Стулья». И зрители, и читатели полны ожиданием новых встреч с 77-летним мастером, находящимся в расцвете творческих сил. Жизнь в искусстве подобна бесконечной железной дороге, уходящей за горизонт. Созданных Сергеем Юрьевичем работ поистине не перечесть. Из них я в первую очередь выделю театральные постановки и экранизации русской классики:
«Игроков» и «Женитьбу» Гоголя, фильм «Отцы и дети» по роману Тургенева, где Юрский вместе с несравненной своею спутницей Натальей Теняковой сыграли пожилых родителей талантливого врача и нигилиста Евгения Базарова.

Вся сцена умирания главного героя, над которым склонились, не в силах ему помочь, несчастные родители, полна высокого трагизма. А финал картины - это повтор полотна В. Маковского «На могиле у сына». Здесь многими из нас было пролито немало очищающих мир чистых слез!

... творчество и вера мастера...

Но если с русской классикой все обстоит более или менее понятно, то в самые последнее время Юрский взялся за остро современную, вызывающую неоднозначную для зрителей тему: актер дважды сыграл труднейшую и неоднозначную главную роль. В спектакле по пьесе И.Друцэ «Вечерний звон, или Ужин у Сталина». И в фильме «Товарищ Сталин» (режиссер И. Гедрович). Во всех этих работах Сергей Юрьевич стремился представить зрителям не отъявленного злодея, своего рода шекспировского Ричарда Глостера, а живого - из плоти и крови - человека.

В драме И.Друцэ вождь у Юрского ироничен, остроумен, жесток. Надо учитывать, что пьеса эта рассказывает о последних днях жизни Сталина, который отсчитывал каждый удар кремлевских курантов, приближавших его к неминуемой кончине. Спектакль получился о том, что жизнь каждого из нас скоротечна, даже для того, кто именует себя «бессмертным».

В фильме «Товарищ Сталин», названном исторической драмой (сценаристы Ю.Алейникова и Д.Алейников), на деле получился «ремейк» на сюжет популярной народной притчи «Ленин и печник» (в данном случае, Сталин поменялся местами с Лениным). Фильм завершается неожиданным финалом. Когда на двадцатом съезде партии Никита Хрущев «разоблачает» культ личности Сталина, жена нашего героя печника торопится снять со стены портрет вождя.
«Ты это не трогай, - говорит своей супруге простой труженик-печник, - Это святое!»

И у зрителя невольно возникает мысль, что у каждого человека должна быть своя точка опоры, свои незыблемые ценности.

«Я сыграл искренне и, надеюсь, без фальши, - сказал мне Сергей Юрьевич, - потому что встретился с человеком, незаслуженно отсидевшем два десятилетия в сталинских лагерях. И, несмотря ни на что, он сохранил веру в вождя».

По себе знаю, что Юрского нельзя причислить к «сталинистам». Артист ежегодно относит живые цветы к Соловецкому камню. Он осуждает чудовищные и несправедливые репрессии, происходившие в самые жестокие времена. Но он, как и многие из нас, относится с глубоким уважением ко всем, кто одержал победу в Великой войне, неся перед собой клич: «За Родину! За Сталина!» И хорошее, и плохое, сочетавшееся в вожде, - это факты российской истории, которые оставляют в нашем сердце незатухающую боль и пафос всенародного признания... Позабыть этого нельзя.

...былое и мысли...

Здесь я должен вернуться к обещанному ранее более подробному разбору спектакля «Стулья». Он очень многое определяет в творческой методике Сергея Юрского. Не случайно режиссер выпустил в свет книгу, обложку которой украсило изображение стула.

«Стулья, - пишет он, - стали моими любимыми предметами. Стул на сцене может быть использован крайне многообразно и выразительно, если он не помещен в натуралистическую декорацию и не является просто частью гарнитура. Если стоят два стула, и на одном сидит человек, а другой пуст, то, обращаясь к нему, легко фантазировать собеседника. Отвернувшись от него и говоря с залом, мы подчеркнем нехватку кого-то, для кого поставлен этот стул, ощущение одиночества и так далее».

Именно на этом художественном и чисто техническом приеме, придуманном и продуманном режиссером лет тридцать тому назад, решены «Стулья» Эжена Ионеско, одного из лучших сценических писателей прошлого века. Нет, не самодостаточно влюблены друг в друга старик Левье (Юрский) и старуха Лавьей (Тенякова). Уже совсем скоро им предстоит уйти из этого мира. А им, оказывается, мало только личного счастья, им еще подавай соучастие в жизни, личное сопереживание всех окружающих людей, им требуется счастье всего человечества.

Со всех концов земли в гости к Старику и Старухе прибывают воображаемые люди, ими заполнена вся уже сцена.
Стулья для гостей! Давай еще стулья! - кричат друг другу Левье и Лавьей. И они тащат стулья, восторженно переговаривают с воображаемыми гостями. Вы скажете: абсурд! Да, абсурд! Но и вместе с тем глубоко всем понятное, но никем неразделенное состояние старческого одиночества. (смотрите фрагменты из спектакля)

В «Стульях» Ионеско-Юрского просматривается слишком прозрачный реализм. А, выйдя со спектакля, невольно думаешь: как мы зависимы друг от друга, в этом мире каждый живет не сам по себе, живет Человечество. Оно - единица измерения, а мы, индивидуумы, лишь составные его части. Ну, а финал - пусть это будет разгадкой прожитой нами жизни!

И еще несколько слов, связанных не только с Ионеско, но и с Гоголем. Мы говорили об этом с Сергеем Юрьевичем после спектакля.
Нам были хорошо известны предсмертные гоголевские слова: «Лестницу, скорее давай лестницу!»

В самом финале спектакля, кроме стульев, появляется и эта самая лестница. Вопрос состоял в том: куда она будет повернута: вверх или вниз?
- Так вот, - приоткрыл мне Юрский тайну своего спектакля, - у Ионеско эта лестница в финале спектакля (и жизни) должна вести вниз. Я внимательно перечитал его по-французски. Он был атеистом и страшно боялся смерти.
- Влияние французского экзистенциализма,
- говорю я, - и не более того.
- Ты не смейся,
- останавливает меня Юрский, - все это очень серьезно. Но я, ставя спектакль, так и не смог повернуть лестницу вниз, это было выше моих сил.

И это, естественно, думаю я. Ведь Юрский многое сохранил после проповедей отцов церкви. К тому же он сохраняет и гены своего деда, православного священника приходской церкви в Черниговской области. (опубликовано в журнале «Общество и здоровье» № 3, 2013 г.)

...эпилог...

Расскажу о последних днях жизни великого артиста. Все близко знавшие его отмечали в нем главную черту - благородство, благодарность за доброе отношение. Со дня выхода в свет нашей книги «Безвременье» прошло тридцать лет, а Юрский ежегодно приглашал меня на свои премьеры и с улыбкой представлял меня своим артистам: «Это мой редактор!»

Нередко мы вместе заглядывали в театральный буфет, обсуждали литературные новости. Незадолго до Нового 2019 года я позвонил ему и сказал:
- А не распить ли нам как в добрые старые времена на чашечке кофе?
- Ты слишком далеко заглядываешь,
- с привычной усмешкой ответил он.

Мы все-таки встретились в театре им. Моссовета, и я спросил его.
- Что было главное твоей жизни?
- Творчество,
- ответил он.
- А, по-моему, любовь, - добавил я.

Через несколько дней, в самый канун Рождественских праздников, я прочел в Интернете, что Юрский госпитализирован. С тревогой позвонил его жене Наталье Теняковой. Сообщил ей, что в сети по поводу здоровья ее мужа два миллиона обращений.

- Он заслужил этого, - ответила Наташа.
В январе я снова позвонил ей.
- Сейчас он лежит дома, - ответила она, - скоро поправится и выйдет на сцену.
- Передавайте ему привет!

Но вот 8 февраля – как гром среди ясного неба – в Интернете появилось сообщение: Юрский умер. Посыпались горестные реплики его друзей и поклонников. Я испытал точно такие же чувства, которые высказал Олег Басилашвили – «из меня словно вырвали кусок души». О своем горе говорили Владимир Познер, Алла Сурикова, десятки коллег по театру, а Евгений Стеблов, ведший траурную церемонию, потерял сознание.

Очень слабое утешение принесла мне дочь артиста Дарья Юрская, она подтвердила мою догадку о его чувстве великой любви.

- Последнее прижизненное слово отца -  Наташа!

культура СССР back to the USSR

советская культурная жизнь

Искусство и наука искусство и наука

статьи, лекции офф-лайн, беседы об искусстве

Художественный перевод научный и художественный перевод

искусствоведение, культурология, литература

традиционное народное искусство традиционное народное искусство

народное творчество, художественные промыслы

Народная игрушка народная игрушка
Кто сегодня делает народную игрушку? Для кого она создается? Кто играет в нее?
Искусство
Искусство

Искусство (от церк.-слав. искусство (лат. experimentum — опыт, проба); ст.‑слав. искоусъ — опыт, испытание) — образное осмысление действительности; процесс или итог выражения внутреннего или внешнего (по отношению к творцу) мира в художественном образе; творчество, направленное таким образом, что оно отражает интересующее не только самого автора, но и других людей.

Веб-портал

Веб-портал — сайт в компьютерной сети, который предоставляет пользователю различные интерактивные интернет-сервисы, которые работают в рамках этого сайта. Веб-портал может состоять из нескольких сайтов.

Театр Комеди франсез
театр коммеди франсез
Человек
Человек

Отличительная черта человека - прямохождение, осознанная членораздельная речь, высокоразвитый головной мозг и мышление. Человек изучает себя и изменяет внешний мир. Сущностью человека и проблемами его развития  занимаются философия, религия, науки и искусства до настоящего времени

Виктория королева Англии
Виктория королева Англии
бабушка великой княгини Елизаветы Феодоровны, урождённной Елизаветы Александры Луизы Алисы Гессен-Дармштадской
Феодоровская икона Божией Матери
Феодоровская икона Божией Матери
Феодоровская икона Божией Матери
Богоявленский собор. Кострома
Богоявленский собор. Кострома
Святой Феодор Стратилат
Святой Феодор Стратилат
Князь Василий Ярославич
Князь Василий Ярославич
1241-1276. Кострома
Святая мученица Параскева
Святая мученица Параскева
святитель Иоанн Златоуст
святитель Иоанн Златоуст
древняя византийская икона
Вирус

Вирусы до сих пор остаются одними из главных возбудителей инфекционных и неинфекционных заболеваний человека. Более 1000 различных болезней имеют вирусную природу. Вирусы и вызываемые ими болезни человека являются объектом пристального изучения медицинской вирусологии.

Таксономия
Таксоно́мия (от др.-греч. τάξις — строй, порядок и νόμος — закон) — учение о принципах и практике классификации и систематизации сложноорганизованных иерархически соотносящихся сущностей, в частности, вирусов
китайский коронавирус
китайский коронавирус
новый китайский коронавирус - фото
торс
Тяжёлый о́стрый респирато́рный синдро́м (ТОРС, англ. SARS), также в СМИ — атипичная пневмония — респираторное вирусное заболевание, вызываемое коронавирусом SARS-CoV (англ. Severe acute respiratory syndrome coronavirus), первый случай которого зарегистрирован в ноябре 2002 года в южном Китае. Заболевание характеризуется вирусной пневмонией, быстро прогрессирующей до дыхательной недостаточности.
гималайские циветы
гималайские циветы

Гималайская цивета (Paguma larvata) - скрытный хищник, распространенный в джунглях от Северной Индии до Юго-Восточной Азии и Китая. Обитает он и на некоторых островах — Борнео, Суматра, Тайвань, Андаманские, Никобарские острова. В начале ХХ века гималайская цивета была завезена в Японию. Ее можно встретить и в других местообитаниях: листопадных лесах и равнинах, густо поросших кустарником. Встречаются гималайские циветы и в гористых местах (поднимаясь на высоту до 500 м над уровнем моря)

одногорбый верблюд
одногорбый верблюд
Одногорбый верблюд (лат. Camelus dromedarius), или дромеда́р (дромаде́р), или арабиан — вид млекопитающих, один из представителей семейства верблюдовых (Camelidae), относящийся наряду с двугорбым верблюдом (бактрианом) к роду собственно верблюдов (лат. Camelus).
ОРВИ
ОРВИ
ОРВИ
летучие мыши
летучие мыши
Вирусы запускают у летучих мышей сильную иммунную реакцию, которая защищает самих мышей, но при этом заставляет вирусы хорошо приспосабливаться к любой среде. Это делает летучих мышей неким резервуаром бактериальных и вирусных инфекций. Учитывая тот факт, что летучие мыши иногда доживают до 40 лет, в них скапливается одних только коронавирусов от 50 до 200 видов
вирус COVID-19
вирус COVID-19
строение вируса
АПФ 2
АПФ 2
АПФ2 имеет сродство к S-гликопротеинам некоторых коронавирусов, включая вирусы SARS-CoV и SARS-CoV-2, и является, таким образом, точкой проникновения вируса в клетку. Инфекция SARS-CoV-2 может подавляя АПФ2, приводить к токсическому избыточному накоплению ангиотензина II, которое вызывает острый респираторный дистресс-синдром и миокардит
Корноухов Александр, 1947
Корноухов Александр, 1947

Художник-монументалист, живописец, график. Советник РААСН (2000), член-корреспондент РАХ, преподаватель Суриковского Художественного Института с 2000 года. Родился в семье художников. В 1970 году окончил Московский полиграфический институт. После окончания института работал в Институте этнографии АН СССР. С 1975 года регулярно выставляется как в России, так и за рубежом. Работы художника находятся в Академии художеств Равенны, Центре Данте в Равенне, Парке Мира в Равенне, Италия, Институте искусств в Сассари, Италия, монастыре Равноапостольной Марии Магдалины, Израиль, частных собраниях в России, Италии, США.

Николаев Иван, 1940
Николаев Иван, 1940
Российский художник-монументалист. Работает в двухмерном пространстве — как график, станковый и монументальный живописец
Флорентийская мозаика
Флорентийская мозаика
Появилась флорентийская мозаика в эпоху Возрождения во Флоренции. В 1580 году в Уффици была основана мастерская, принадлежавшая семье Медичи, где создавались лучшие образцы мозаичных произведений: самые разные предметы светского и церковного декора. Именно в этой мастерской была разработана техника, актуальная и по сей день. Создания реалистичных изображений является особенностью флорентийской мозаики
Зинаида Серебрякова
Зинаида Серебрякова
Серебряков Зинаида Евгеньевна (урожденная Лансере, 1884-1967) известная русская художница одна из первых русских женщин, вошедших в историю живописи. Была членом объединения "Мир искусств". Автопортрет "За туалетом" (1909) принес ей известность. Творчество было посвящено русской земле и народу
Исцеление человека
Исцеление человека
авторы Полищук Л.Г. и Щербинина С.И.
здание библиотеки, Москва
Мозаика в холле издательства Известия
Мозаика в холле издательства Известия
авторы А.Васнецов и Н.Андронов
Убранство храма  Преображения
Убранство храма Преображения
Москва, Тушино
сатурация кислорода в крови
сатурация кислорода в крови
SpO2 показывает соотношение гемоглобина, содержащего кислород, к общему количеству гемоглобина в крови.
Нормой SpO2 для здорового человека считается 96-99% оксигемоглобина (так называется гемоглобин, содержащий кислород)
Быстрая шкала сепсиса
Исходя из определения и патогенеза, для скрининга сепсиса было предложено использовать шкалу qSOFA (quick Sepsis-related Organ Failure Assessment).
Критерии qSOFA:
Системное артериальное давление ≤ 100 мм рт. ст.;
Частота дыхания ≥ 22 в минуту;
Любое нарушение сознания (< 14 баллов по Шкале комы Глазго).