Полотна Александра Михайловича Рубца можно только условно отнести к традиции русского лирического пейзажа. Вопреки логике авторского натурного видения вполне реальные пейзажи, даже с уточняющими географию названиями, конденсируются из разупорядоченного вещества красок. В них формы остаются едва различимы, их материальная природа не явна: горы, натюрморт, воздух – все уравнено в густой, но подвижной живописной субстанции. Пейзаж едва узнается сквозь энергичное движение красок, хотя автор настаивает на его природной достоверности. В композиции можно рассмотреть натюрморты, но это скорее проуны ваз и фруктов, нематериальная составляющая, интеллектуальное помышление о них. Об этом говорит и конструкция из пейзажа и натюрморта: столь разномасштабные объекты формируют тесное, почти интимное пространство.

Здесь очевиден отсыл к русскому лирическому пейзажу, но при этом натюрморты апеллируют к воспоминаниям о голландской традиции. Но не сюжет – пейзаж и натюрморт, а манера живописи диктует оптику для постижения ее смысла. Все приближает к пониманию того, что пятигорский пейзаж с горой, вырастающей на равнинном ландшафте, по масштабам сближенной с натюрмортом, осмысляется художником как сопоставление ценностей, соотношение духовного и материального. Паллиативность своего выбора Александр Рубец акцентирует сугубо живописными средствами: на фоне густой и темной магмы красок, обозначающей гору, художник пишет чуть размытый, условный натюрморт, в котором угадываются вазы, фрукты.

Холст, весомо нагруженный месивом красок, жесткая кисть пластует его широкими рублеными мазками. Авторская моторика передает внутреннее волнение художника, и все же эмоциональная интенсивность этих полотен – следствие не столько визуального эффекта поверхности холста, сколько парадоксальности авторской поэтики.

Пласты нерасчлененной кистью краски контрастируют с рельефными мазками и говорят не о фактуре натурных объектов, а о борении личных состояний, драматизированный мазок повествует о напряженности конфликта. Поверхность холста содержательно скорее первенствует в этой живописи, отодвигая на второй план сюжетную основу.

На холстах Рубца долина в предгорье сумрачна, еще более темен силуэт горы, в этой вязкой мгле взгляду тесно. Вся живопись повествует не о безысходности, а о жизненных ценностях, постижение которых происходит прямо здесь, на холсте, здесь и сейчас. Не случайно автор выбирает пейзажные мотивы как наиболее пластичные для выражения внутренней жизни. Неупорядоченное, словно распавшееся вещество изображения говорит о драматизме внутренней перестройки, но композиционный строй с доминантой вертикалей свидетельствует, что иерархия уже обретена. Характерный пример – большой блок работ «Горы», который автор не объединяет в серию, но живописная манера, единство мотива, композиционная идея (четко обозначенная вертикаль – вершина горы, а диагональ – склоны), а также колористическая гамма позволяют увидеть группу полотен как целостное высказывание.

Это тождественная автору живопись. Субъективность его искусства, занятость творца собственным миром, пристальное вглядывание в себя особенно привлекательны, возможно, в противовес сегодняшней увлеченности искусства социально-политическим контекстом. Но художник, исследуя сугубо личный мир, собственное сознание, парадоксальным образом передает драматургию общественных настроений.

Сегодня в искусстве с его столпотворением стратегий, взаимовлияний, опосредований, повторов непросто найти художественную манеру, равную человеческому измерению, стилистику, адекватную собственной рефлексии.

Александр Рубец выбирал непростые пути в искусстве. Опытным художником и житейски умудренным человеком он вернулся к себе давнему – юному студенту с непредвзятым, свежим взглядом, чувственным накалом, раскованной манерой. Экзистенциальные переживания мастеровитого художника и рефлексирующего человека стали опорой на новом и на сегодня самом значимом этапе его творческой биографии. Его искусство не только несет информацию о личности, но может быть аргументом в нынешних дискуссиях о жизнеспособности живописи в стратах современного искусства.

В живописи А. Рубца экзистенциальные состояния не только обрели адекватную пластику. Она повествует и том, как трудности молодости, когда приходилось ощупью двигаться в непознанном мире, сменились драмой более высокого накала – жизнь среди противоречий и необходимость принять их как данность. И у художника хватило душевных сил увидеть в этом не дилемму «жизнь или творчество», а целостность бытия, хотя и дискретно проявленную.