Михаил Нестеров написал вслед за вереницей «отцов-святителей и непорочных дев» два блистательных портрета великого ученого: первый – с раскрытой книгой (1930), второй, самый знаменитый, где Павлов сидит за столом с выставленными вперед кулаками. Это было в 1935 году. Приблизительно в это же время, Иван Петрович произнес многозначительную фразу:

«С помощью науки я познал почти все. Дальше только Бог!»

Этот второй портрет, удостоенный Сталинской премией и представленный на Всемирную выставку в Париже, и по сей день составляет для меня загадку: кому грозят эти кулаки? И он мне по-дружески ответил: они грозятся всем нам, тому, что мы ленивы и нелюбопытны.

Как же родилась дружба ученого и художника, этих двух славных сыновей отечества? И как они – такие разные по убеждениям - все-таки тесно сошлись и нашли общие интересы? Постараюсь на это ответить, но сначала расскажу о их жизненном пути.

И.П.Павлов родился 14 сентября 1849 года в Рязани в семье настоятеля одного из небогатых приходов. Его родители отец Петр Дмитриевич и мать Варвара Ивановна вели крестьянскую жизнь: сами собирали урожай, заготавливали продукты. У них могла быть многодетная семья, но из десяти родившихся сыновей и дочерей выжило только двое: Иван и его младший брат Дмитрий. Старший Ваня в восьмилетнем возрасте во время сбора яблок сорвался с высоты и ушиб спину. Мальчик угасал на глазах. Тогда его крестный, игумен Троицкого монастыря забрал его к себе и за год вылечил с помощью молитв, гимнастики и холодной воды. В одиннадцать лет Иван поступил в духовную семинарию, и все ожидали, что он пойдет по стопам отца и станет священником.

Но на беду его родителей ему в руки попала книга «Рефлексы головного мозга» одного из создателей отечественной физиологической школы И.М.Сеченова (1829-1905). Этот ученый доказывал, что все наши духовные движения – это по сути движения сходные со сжиманием и разжиманием кулаков. Пытливый юноша поверил, что состояние души человека может раскрыть новейшая наука, физиология, а не молитвы и посты.

В 1870 году Иван Петрович отказался от продолжения духовной карьеры. Он перебрался в Петербург и поступил на естественное отделение физико-математического факультета столичного университета. Павлов погрузился в науку с монашеской неистовостью. Он учился весьма успешно и обратил на себя внимание знаменитых профессоров. А в Петербурге в то время работали химики Д.Менделеев, А.Бутлеров, ботаники А.Бекетов, И.Бородин, физиологи Ф.Овсянников и И.Цион. Особенно сблизился молодой ученый с физиологом немецкого происхождения. Одновременно с учебой в университете он занимается в Медико-химической академии. В 1875 году Павлов окончил университет, получив в 26 лет ученую степень кандидата естественных наук. Пора было подумать и об устройстве семьи.

И он влюбился в студентку, слушательницу педагогических курсов, Серафиму Карчевскую. С ней прожил он всю последующую жизнь. Серафима была глубоко верующей девушкой. Но даже и она смирилась с тем, что ее любимый человек стремился проникнуть в тайники человеческой души, святая святых каждого христианина. Постепенно они сблизились и даже вместе перестали посещать церковь. Однако, эти два «безбожника» в 1881 году все-таки обвенчались. Правда, поначалу испытали большие трудности, родившиеся у них дети не получали всего необходимого. Только поддержка меценатов помогла наладить их жизнь. Павлов получил лабораторию.

Через некоторое время он становится ассистентом профессора К.Устиновича на кафедре физиологии ветеринарного отделения медико-хирургической академии. Здесь он впервые начал производить опыты над животными. Одновременно он продолжал учебу на медицинском отделении академии. Исследования Ивана Петрович по физиологии кровообращения обратили на него внимание видных врачей.

В декабре 1887 года профессор Сергей Боткин пригласил Павлова работать в своей клинике. Тот охотно согласился, тем более что лаборатория к тому времени была закрыта. Через год Иван Петрович получил степень «лекаря с отличием». Он целиком переключился на исследовательскую работу при клинике Боткина, но по правилам того времени, формально был зачислен «лекарем Кременчугского полка». Среди выполненных тогда Павловым научных работ, одна из важнейших – исследование центробежных нервов сердца.

Она стала темой его диссертации. В 1883 году молодой ученый защитил ее и был удостоен золотой медали. Тогда же он провел две пробные лекции на конференции профессоров академии, и ему было присвоено звание доцента. Через год Павлов, по представлению Боткина, был отправлен в двухгодичную командировку в Германию, где работал в лабораториях профессоров Р.Гейденгайна в Бреславле и К.Людвига в Лейпциге. По возвращении из-за границы Иван Петрович продолжил работу в клинике Боткина, а также начал читать курс лекций по физиологии в Военно-медицинской академии.

Казалось, в научных трудах у Павлова все протекало благополучно, однако жизнь молодой семьи Ивана Петровича и Серафимы Васильевны все еще складывалась нелегко. Ученый скупо записал в своей автобиографии: «Вплоть до профессуры в 1890 году в денежном отношении приходилось очень трудно».

Молодые супруги жили в доме младшего брата Дмитрия, который работал ассистентом у великого химика Д.Менделеева и получил казенную квартиру. По словам Дмитрия Петровича, его старший брат в этот промежуток времени нередко сочинял нежные письма к своей молодой супруге. Ему было из-за чего утешать ее. Первая попытка вырастить ребенка оказалась неудачной. Новорожденный мальчик не выжил. А когда родился сын Владимир и заболел, безутешные супруги пришли в отчаяние. И вот тогда-то Иван Петрович вспомнил о Боге. Он разрешил жене посещать церковь и просить у Христа защиты.

«В следующий же день, когда сошли с горы, встретило Его много народа. Вдруг некто из народа воскликнул: Учитель! Умоляю Тебя взглянуть на сына моего, он один у меня» И дальше: «Он исцелил отрока, и отдал его отцу его. И все удивлялись величию Божию» (Евангелие от Луки, 9, 37-38 и 42-43)

В судьбе Михаила Васильевича Нестерова (1862-1942), который был на тринадцать лет моложе Ивана Петровича, есть схожие мотивы с жизнью Павлова. Он был старшим ребенком в семье состоятельного купца из Уфы, державшего в своей лавке мануфактурные и галантерейные товары. Отец его Василий Иванович стал зачинателем общественного банка в Башкирии. Он рьяно отдавался своей работе до того момента, пока ни похоронил свою супругу и не убедился, что его сын и наследник Миша не проявляет никакого интереса к купеческому делу. От своей матери, прекрасной русской женщины, Марии Васильевны он унаследовал черты глубокой религиозности. И с младых лет начал писать иконы и картины русской природы. Но его отец, полушутя-полусерьёзно выговаривал сыну:

«Я признаю тебя художником только в тот день, когда хоть одна из твоих работ будет представлена в галерее Павла Третьякова».

Это предсказание почтенного родителя могло и не сбыться, настолько тщедушным росло его чадо.

«Чего только со мной не делали, - рассказывал одному из друзей Михаил Васильевич, - И у докторов лечили, и ведунов звали, и в печку меня клали – ничего не помогало. Дышать перестал. Решили, что помер. Положили меня на стол, под образа, а на грудь положили образок Тихона Задонского. И я вздохнул, отдышался. И стал здоровым».

Молодой художник в 1874 году переехал в Москву. Сначала обучался в училище П.Воскресенского, а затем перешел в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где под руководством любимого мастера В.Перова проникал в тайны сокровенного. В 1879 году на ученической выставке были представлены самые ранние картины Нестерова « В снежки» и «Карточный домик», а чуть позже – полотна «Пустынник» и «Христова невеста».

«Мне досталось писать тех русских людей, - написал в своей автобиографии «Давние годы» Михаил Васильевич, - которые жили согласно с честью и умерли с чистой совестью перед родиной».

В 1885 году Нестеров окончил училище в Москве. Продолжительность этого обучения была обусловлена тем, что художник на несколько лет перебрался в Петербург, холодность и академизм которого не принесли ему счастья. Он получает награды за картины «Призвание на царство Михаила Романова» и «До государя челобитчики», был удостоен серебряной медали. Тогда же у Михаила Васильевича произошли одновременно счастливые и несчастливые события в его жизни. На одной из выставок он познакомился со своей ровесницей, недавно гостившей у брата в Уфе, Марией Ивановной Мартыновой. Молодые люди поженились, через год у них родилась дочь Ольга. К несчастью, мать ребенка умерла после родов. Молодой отец едва перенес это горе. Но, как это часто случается, заглушил горечь утраты неистовым трудом. Тогда-то и была написана картина «Христова невеста», на которой запечатлены черты Марии Ивановны.

Нестеров поселился в Сергиевом Посаде, напомнившем ему о прошлом старой России. Живя здесь, художник не мог ни увлечься личностью великого русского святого Сергия Радонежского. В разные годы Михаилом Васильевичем были написаны картины «Юность Сергия», «Под благовест», «Сергий с медведем», «Осада Троице-Сергиевской лавры», «Пересвет и Ослябя». Но главное его полотно, принесшее ему славу, ставшее символом его творчества, - «Явление отроку Варфоломею».

Варфоломей – это отроческое имя преподобного Сергия. Сюжет картины заимствован из жизнеописания святого, написанное его учеником Епифанием. По словам летописца, Варфоломею с трудом давалось обучение грамоте. Однажды, отправившись на поиски, отбившегося от стада жеребенка, отрок встретил под дубом старца и попросил его молиться, чтобы помочь ему одолеть грамоту. Желание было исполнено, и юноша стал без запинки читать любую премудрую книгу.

По словам художника, жившего тогда в Абрамцево, в нескольких верстах от лавры, картина писалась «как легенда, как стародавнее сказание». Встреча со старцем для Варфоломея – посвящение в таинство будущего призвания, переворот в мировоззрении. Состояние чудесности, непостижимости происходящего передается пугливой бледностью лица отрока. А также таинственной фигурой монаха, как бы бесплотной, словно отделившейся от дуба, с лицом закрытым монашеским капюшоном. Но ярче всего это состояние чудесности и просветленности создается настроением дивного русского пейзажа.

Сам создатель картины вспоминал о том, как был найден пейзаж:

«Как-то с террасы абрамцевского дома моим глазам представилась такая русская-русская красота: слева лесистые холмы, там где-то розовеют дали, вьется дымок, а ближе капустные малахитовые огороды. Справа золотая роща. Кое-что изменить, добавить и фон для «Варфоломея» такой, что лучше не придумаешь. Я, глядя на этот пейзаж, проникся чувством его подлинной историчности».

Реальный среднерусский пейзаж был преобразован видением художника в образ земного рая.

«Отрок Варфоломей» вызвал переполох в художническом мире. Михаил Васильевич, вступивший к тому времени в Товарищество передвижников, участвовал в одной из выставок. Отношение к новому члену передвижничества оказалось полярно противоположным. Такие мастера как Репин, Суриков, Васнецов, Поленов, Врубель тепло приняли молодого мастера в свое сообщество. Но идеолог этой новой в российском искусстве школы В.Стасов, боровшийся против академической рутины и эстетизма, принял «Отрока Варфоломея» в штыки. Критик требовал от своего сообщества реализма, доходящего до натурализма, отражающего убогую русскую жизнь конца ХIХ века. Он усмотрел (надо полагать справедливо) на полотне Нестерова поэтическое и мистическое начало.

Однако главным ценителем шедевра Михаила Нестерова стал Павел Третьяков, купивший это полотно и поместивший его в свою галерею. Сбылось пожелание отца художника. Отныне он увидел в своем сыне мастера, достойного Третьяковской галереи.

Но главное, на мой взгляд, достижение Нестерова в этой работе состоит в том, что был найден истинный герой – подросток чистый сердцем, с незамутненной душой. Именно он и его сверстники предстают во многих полотнах художника, как и в евангельских притчах.

«Иисус сказал: пустите детей приходить ко мне и не возбраняйте им, ибо таково есть Царство Божие. Истинно говорю вам: кто не примет царство Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Лука, 18, 15-17)

И в другом месте: «Истинно говорю вам: кто не примет Царство Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Марк, 10, 15) И еще раз: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне, ибо таковых есть Царствие Небесное» (Матфей, 19Ю 13-14).

Важнейшим событием в научной деятельности Павлова стало его поступление в 1891 году в Императорский институт экспериментальной медицины. Меценат этого института принц Ольденбургский пригласил Ивана Петровича организовать отдел физиологии. Здесь в основном и были выполнены ученым работы по физиологии пищеварительных желез. Главная его идея состояла в том, что всеми процессами в человеческом организме управляет нервная система и кора головного мозга. Для подтверждения и научной разработки этого Павлов производил десятки и сотни опытов над подопытными животными. В результате ученый пришел к выводу: собака выделяет слюну не только при виде пищи, но и заслышав шаги человека, который ей эту пищу приносит. Так было создано учение о безусловных и условных рефлексах. Это научное открытие в 1904 году было удостоено Нобелевской премии, а сам создатель теории получил мировое признание.

Вы можете спросить кто такие Нобели? Это семья шведских изобретателей и промышленников, долго живших в России. Отец семьи Эммануэль (1801-1872) – создатель подводных мин, основатель в Петербурге механического завода. Его сын Альфред Бернхард (1833-1896) – учредитель Нобелевских премий. В 1867 году изобрел динамит, организатор и совладелец многих предприятий по производству взрывчатых веществ. Его старший брат Людвиг (1831-1888) – конструктор станков, превратил основанный отцом завод в крупный машиностроительный комбинат «Русский дизель». Совместно с братом основал в Баку нефтепромышленное предприятие.

Нобелевские премии с 1904 года присуждаются ежегодно: за выдающиеся работы в области физики, химии, медицины и физиологии. Их присуждение поручено шведской академии наук – по физике и химии, а также Королевскому медико-хирургическому институту в Стокгольме – по физиологии и медицине.

Павлов был тесно связан со шведским изобретателем и меценатом Альфредом Нобелем. Кстати, все деньги, полученные Иваном Петровичем, были потрачены на покупку новой партии собак и постройку научной лаборатории. Неподалеку от Финского залива в Колтушах со временем были построены биологические звуконепроницаемые лаборатории, поэтически названные «Башнями молчания».

Достижения русского ученого получили признание в нашей стране позже, чем за рубежом. Павлов стал профессором в 46 лет, а академиком лишь спустя три года после присуждения Нобелевской премии. Но затем на него обрушился звездопад популярности: Иван Петрович за свою долгую жизнь стал почетным членом 120 научных обществ и университетов. Он был избран в академии Англии, Германии, Франции, Италии, Соединенных Штатов и других стран.

Темы его разработок охватывали три области: изучение физиологии кровообращения, исследование физиологии пищеварения, создание учения о высшей нервной деятельности. Из работ по кровообращению особо следует отметить диссертацию «Центробежные нервы сердца». Работы по пищеварению дали методику плодотворных исследований в этой области. Работе по высшей нервной деятельности ученый посвятил 35 лет своей жизни. Им была выпущена монография «Лекции о работе больших полушарий головного мозга». Павлов так подводит итоги своей научной деятельности:

«Естествоиспытатель не может не быть атеистом; естествознание и религия несовместимы; ученый оперирует фактами мира видимого, мир невидимый находится за пределами круга его зрения».

Но почти каждое исследование в фундаментальной науке завершается у всех ученых одним вопросом: кто изначально создал все это? И каждый из них вслед за Павловым мог повторить: дальше только Бог. В опоре на твердую веру Ивану Петровичу помогала его верная спутница и друг, жена Серафима Васильевна. Она приводит свидетельства нежного отношения ученого к самым простым, православным людям. Еще в юности, по свидетельству жены, Павлов принял решение: никогда не разрушать чужую веру, не мешать желанию людей оставаться простодушными.

«Я могу сказать о себе, - напишет он. – Бывало, своруешь в детстве лишний кусок сахара у матери. И совесть замучает. А идешь в церковь к священнику исповедоваться – и легче делается на душе».

«Придите ко Мне, все страждущие и обремененные. И я успокою вас. Возьмите иго Мое на себя и научитесь от меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдите покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко». (Матфей, 11, 28-30).

Переехав в Москву, Михаил Нестеров начинает работать над одним из важнейших для понимания его творчества произведением «Пустынник». Он пишет этюды среди тихих вод и старых деревьев Петровско-Разумовского. Представленный на полотне русский старичок, по признанию художника, открыл для него какие-то тайны собственного бытия, стремление жить в полном согласии с Богом. Существует два варианта «Пустынника». Первый - в Русском музее в Петербурге, где бредущий по земле старец написан в поясном изображении. Второй – в Третьяковской галерее представляет собой странника обутого в лапти, твердо вышагивающего по родной земле.

«Я избегал изображать так называемые сильные страсти, - напишет Михаил Васильевич в мемуарах, - предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью».

Это, по сути, стало творческим кредо все его активной и плодотворной жизни. Будь то фрески храмов, будь то монументальные полотна, где художник стремился охватить ширь родной земли; будь то многочисленные портреты известных людей науки и культуры, а также самых простых русских людей. Во всех этих работах есть сокровенная тайна, желание запечатлеть мгновения Божьего бытия.

Павел Третьяков посоветовал Нестерову послать «Пустынника» на Передвижную выставку. И собиратель русской живописи не ошибся. Картина была принята Товариществом единодушно. На сумму, заплаченную Павлом Михайловичем, художник совершил поездку в Италию. И едва вернувшись оттуда, снова принялся за свою излюбленную тему. Так появились на свет «Пафнутий Боровский», «Под благовест», «За приворотным зельем», «Жены-мироносицы». От всех этих полотен веет тишиной, уютом и небесным покоем.

С января 1891 года Михаил Васильевич работает над росписью Владимирского собора в Киеве. Он поднялся на леса этого монументального сооружения вместе со старшим товарищем и коллегой по артели передвижников В.М.Васнецовым. Но Нестеров, занявшись фресковой росписью, не мог отступиться и от ранее начатого цикла о Сергии Радонежском. Вот что написал художник в письме к своей семье:

«У меня недавно был Васнецов. Я ему показал эскизы «Сергия» и «Дмитрия Донского»: как первый, так и второй ему очень нравятся, он находит в них много русского. Между прочим, он сказал, что когда-то он сам хотел заняться историей преподобного Сергия и теперь видит, что его мысль не испорчена».

Одобрение Васнецова много значило для Нестерова. И теперь младший из собратьев с пылом взялся поддержать старшего собрата.

Целый пантеон подвижников духовной культуры предстояло создать во Владимирском соборе. Здесь были князья, защитники русской земли от половцев и татар, Андрей Боголюбский, Михаил Черниговский, Александр Невский, основоположник русской истории Нестор-летописец. Нестеров сам, независимо от Васнецова, начал слагать живописное сказание об отце Сергии. Но лик этого святого в алтаре собора изобразил Васнецов. Впрочем, на долю Михаилу Васильевичу досталось множество других фресок.

«Вчера было заседание комиссии, - пишет он из Киева родным, - и оно утвердило мое «Рождество» с небольшими изменениями, «Воскресение» же придется переделать, хотя последнее Васнецову нравилось больше «Рождества». Нужно им – попам, членам комиссии – чтобы Христос был лишь несколько прикрыт саваном».

Нестерову приходилось терпеть вмешательство комиссии в свое творчество. Кроме росписей ему было предложено работать над «Богоявлением» Он охотно за это взялся и увлеченно работал над евангельским сюжетом, где в водах Иордана Иисус Христос принимал крещение от Иоанна Крестителя. Это стало одной из лучших работ Нестерова во Владимирском соборе. Запечатлел Михаил Васильевич в иконостасе на хорах и первую святую на Руси княгиню Ольгу и благоверных страстотерпцев Бориса и Глеба.

Павел Третьяков высоко оценил работу в Киеве двух мастеров-передвижников и перевез все их картоны и масляные эскизы, созданные в Киеве, в Третьяковскую галерею. Их насчитывалось более трехсот. Михаил Васильевич через всю жизнь пронес дружбу со своим старшим коллегой, создав прекрасный портрет художника-сказочника, спустя тридцать лет после их совместной работы.

Следующая большая работа над фресками велась Нестеровым в Марфо-Мариинской обители в Москве. Он встретил полное понимание со стороны ее основательницы, сестры царицы Елизаветы Федоровны. Соборный храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы с 1908 по 1912 годы строился под руководством архитектора А.Щусева, а росписи храма создавались Михаилом Васильевичем при некоторой помощи братьев Кориных. Нестеров и на этот раз, спустя много лет, запечатлеет на своих портретах черты товарищей по совместной работе. Портрет Щусева он начал писать 22 июня 1941 года в Болшево и не прекращал работу, невзирая на бомбежки.

Фресковой росписью храмов художник занимался вплоть до революции. Нестеровым были созданы фрески в церкви Александра Невского в Абастумане на Кавказе и собора в Сумах на Украине. Основной мотив всех этих росписей – путь к Христу. Он пишет и большие панно «Святая Русь» и «Христиане» , где на первом плане среди обездоленных людей предстает знакомый нам подросток, внешне напоминающий отрока Варфоломея.

«И приступило к Нему множество народа, имея с собою хромых, слепых, немых, увечных и иных многих, и повергли их к ногам Иисусовым; и Он исцелил их». (Матфей, 15, 30).

Победу Октября и установление в стране советской власти академик Павлов воспринял неоднозначно. В годы разрухи и нищеты ученый решительно отказался перебраться в Швецию, где семья Нобилей предлагала ему место в Королевской академии наук. Но ученый был истинным патриотом России, он хотел вместе с народом разделить его судьбу. Правда, отношения с новым режимом складывались нелегко. В один из вечеров в дом Ивана Петровича и Серафимы Васильевны вломились люди с винтовками в руках и красными повязками на рукавах. Они переворошили все верх дном. Что искали? Наверное, листовки, призывающие свергнуть новую власть. Не найдя ничего, чекисты забрали у Павлова все столовое серебро и Нобелевскую медаль.

Герберт Уэллс в 1920 году так описал свою встречу с ученым:

«Павлов продолжает свои замечательные исследования в нетопленом кабинете, заваленном картофелем и морковью, которые он выращивает в свободное время».

Когда собаки погибли от голода, Иван Петрович написал письмо в Совнарком, сообщив, что у него нет возможности продолжать работу. И Ленин приказал Зиновьеву обеспечить великому физиологу режим наибольшего благоприятствования. Павлову и его жене выдали совнаркомовский паек.

Но ученый заботился не только о своем личном благополучии; он страдал оттого, что вся страна находилась в упадке. На его глазах взрывались храмы, закрывались церкви, священники подвергались репрессиям. Ученого непросто было купить за чечевичную похлебку. Иван Петрович открыто носил царские ордена и ругал большевиков. По свидетельству современников, он останавливал возле церквей пролетку, вылезал из нее, кланялся и неистово крестился на купола. Власть мирилась с этим, ей нужны были люди с мировым именем. Самого Павлова, не испросив его мнения, объявили основоположником материалистического учения о создании нового человека.

На выступлении по случаю 100-летия со дня рождения И. Сеченова в 1929 году Иван Петрович заявил:

«Мы живем в обществе, где государство – все, а человек – ничто, а такое общество не имеет будущего, несмотря ни на какие Волховстрой и Днепрогэсы».

Но между властями и ученым постепенно налаживался контакт. Ему помогли оборудовать биологическую станцию в Колтушах, где учёный теперь безвыездно работал; физиологическую лабораторию преобразовали в физиологический институт при Академии наук. Кроме того, при психиатрической больнице в Удельном, где физиолог и врач лечил больных с помощью сна, была создана клиническая база.

Со временем страну победившего социализма ученый стал называть страной исторического эксперимента. Можно понять, насколько переменились его политические убеждения, когда он в конце жизни произнес такие слова:

«Я страстно желаю жить дальше, чтобы увидеть победу этого исторического эксперимента».

Иван Петрович торопился. Он был близок к разгадке многих тайн. Ставятся новые и новые опыты. По его данным, выделение желудочного сока и самые сложные эмоции имеют одну и ту же физиологическую основу. Отныне его интересовала лишь высшая нервная деятельность человека. Он впервые начал проводить работы по изучению коры головного мозга у собак. Значит, где-то близка разгадка человеческой души? Но как он посмел вторгаться в тайны бессмертия? Эта дерзость ученого, возможно, граничила с кощунством?

В моменты наивысшего творческого напряжения Павлова происходили его встречи с художником Нестеровым. Михаил Васильевич давно уже оставил росписи церквей и посвятил себя работе над портретами своих современников. Когда художник узнал, что Павлов согласился позировать для него, он без промедления приехал в Колтуши. Уже в самом начале 1930 года Нестеров готовился к исполнению работы, он начал всматриваться, вслушиваться, вдумываться в этого удивительного старика, которому в эти дни исполнился 81 год. Вот как рассказал Михаил Васильевич об их первой встрече.

«Не успел я осмотреться, ответить на приветствия супруги Ивана Петровича, как совершенно неожиданно появился откуда-то из-за угла, из-за рояля сам легендарный человек. Поздоровались, и я вдруг почувствовал, что с этим необычайным человеком я век был знаком. Целый вихрь слов, жестов неслись, опережая друг друга. Более яркой особы я и представить себе не мог. Я был сразу им покорен, покорен навсегда. Иван Петрович был донельзя самобытен, непосредственен. И это было настолько чарующе, что я позабыл о том, что я не портретист, во мне исчез страх перед неудачей, проснулся художник, заглушивший все, остались лишь неутолимая жажда написать этого удивительного старика».

Личность гостя пришлась по сердцу и хозяину дома. Оба сразу же сошлись и полюбили друг друга. Художник, находясь в Колтушах, каждый день стал навещать ученого. И они подолгу вели откровенные разговоры о литературе, живописи, музыке. Заходила речь и о современной науке, о тех проблемах, которые приходилось решать Ивану Петровичу.

Заходил ли у них разговор о Боге и о бессмертии человеческой души? Думаю, что нет. Для Нестерова ответы на эти извечные вопросы давно уже были решены. Он интуитивно, как дитя, познавал мир Божий. Не задумывался над неразрешимыми проблемами. И давно усвоил евангельскую истину:

«Остерегайтесь книжников, любящих ходить в длинных одеждах и принимать приветствия в народных собраниях» (Марк, 12,38).

Павлов же, после давней истории со своим другом юности Николаем, навсегда зарекся затрагивать с собеседниками «божескую тему», хотя вопросы веры его постоянно терзали. Чаще всего Иван Петрович говорил о своем любимом писателе Шекспире. Павлов читал и перечитывал английского классика в подлиннике, он свободно владел языком автора «Гамлета». Может быть, поэтому Нестеров и написал первый вариант портрета ученого с книгой в руках.

Иван Петрович запечатлен на террасе, где он любил заниматься по утрам. Это было единственное место в его апартаментах, где было светло и уютно. Сеансы художника начались, когда «модель» и не подозревала, что с нее делают первые наброски. Обычно по утрам за чаем проходили импровизированные «павловские» лекции, когда кто-то из студентов записывал, а художник в это время делал карандашные наброски.

«Тотчас после чая начинался сеанс, – рассказывается в «Давних днях», - мы уходили на террасу, Иван Петрович садился за рабочий стол, брал книгу, иногда это был любимый Шекспир, иногда книга была научного содержания». «Я однажды едва усадил его за стол, - говорит далее Нестеров. – Неуемный старик сидеть не любит. Все бы ему кипеть, бурлить. Наконец сел за стол, раскрыл свежую книжку английского журнала. Ну, думаю, будет спокойно читать. Где там! Как ударит кулаком об стол! Страницу не листает, а рвет! Это он гневается на автора статьи, который возражает против его учения об условных рефлексах. Доказывает нелепость его возражений, спорит с ним, грозя очами, негодует! Ну, на втором портрете я так и написал его - с кулаками. Пусть грозит глупцам и невеждам!»

Художник вспоминает, что первый портрет 1930 года, вошедший в экспозицию Русского музея, понравился буквально всем.

«И лишь я один, - напишет Нестеров, - не был доволен портретом. Я мог тогда уже увидеть иного Павлова, более сложного, в более ярких его проявлениях. И я увидел, что необходимо написать другой портрет этого замечательного человека».

Получив от Михаила Васильевича в день рождения авторское повторение своего первого портрета, Павлов был растроган. Он откликнулся в день 85-летия дружеским посланием:

«Дай Вам Бог еще находить радость в вашей художественной творческой работе. Как я - все еще в моей научной работе - переживаю не увядающий интерес: жить».

Эти двое прекрасных русских людей испытали в старости неизбывную энергию творчества.

В 1935 году в Ленинграде состоялся Пятнадцатый международный конгресс физиологов. Он завершился уже в Москве, где правительство организовало прием в честь известных мировых физиологов во главе с Павловым. В те дни Иван Петрович навестил своего друга в мастерской в Сивцевом Вражке. Тогда же решено было писать второй портрет ученого. Из Москвы Иван Петрович забрал художника в Колтуши.

«Приступаем, - объявил тогда Нестеров, - к портрету более сложному, чем первый. Нам обоим 158 лет: удастся ли преодолеть все трудности для одного – позирования, для другого – писания портрета».

Сеансы состоялись, работа была закончена. Это был один из самых оптимистических портретов Нестерова. Он писался осенью; но энергия утверждения жизненной силы создавала весеннее настроение. Никогда не скажешь, что на полотне запечатлен 86-летней старик. Ученый схвачен в момент наивысшего увлечения работой. Нестерову на этом портрете удалось запечатлеть красоту творчески мыслящей старости.

Но на деле, Иван Петрович доживал последний год своей многотрудной жизни. Он так и не обнаружил в видимом мире бессмертную душу человека. Но смог внести огромный вклад в изучение физиологии человека, его научная деятельность способствовала излечению многих болезней.

Отец Павлова, как известно, был рязанским священником. Между родителем и его чадом постоянно происходили разногласия в вопросах веры. И только в самом конце жизни отца Иван Петрович подарил ему в знак сыновнего примирения золотой крест. Знаком примирения с Павловым стало для Серафимы Васильевны решение похоронить мужа по православному обряду на Волковом кладбище в Ленинграде. Он умер 27 февраля 1936 года. Тогда-то она произнесла слова прощания:

«Господи, возьми его к себе. Он не был верующим, но он был хорошим человеком и искал пути к Тебе».

«Чего ты хочешь от Меня? Он сказал: Господи, чтобы мне прозреть. Иисус сказал ему: прозри! Вера твоя спасла тебя» (Лука, 18, 41-42).

После смерти друга художник Нестеров прожил еще шесть лет. Он испытал первые, самые трудные, два года войны. И умер 18 октября 1942 года в возрасте восьмидесяти лет. За портрет Павлова одним из первых среди мастеров советской культуры художник получил в 1941 году Сталинскую премию. Его последняя работа – умиротворенный, идиллический пейзаж «Осень в деревне».