Чтобы живописать времена «тишайшего» и «добрейшего» царя Алексея Михайловича Романова (1629-1676) незачем покидать белокаменную столицу. Нет, мне не пришлось плыть вниз по матушке по Волге, где гуляла лихая ватага Стеньки Разина, не понадобилось ехать в Чигирин, казачью столицу предводителя украинской вольницы Богдана Хмельницкого, не было нужды отправляться на Север – в Ферапонтов монастырь или в Пустозерский острог – где по милости царя проводили последние дни (каждый в своем сыром углу) патриарх-реформатор Никон и его оппонент огненный протопоп Аввакум. Разумеется, государю-сибариту, схожему своей медвяной окладистой бородой с червонным карточным королём, и не снилось равняться талантами с великими современниками, волею судьбы запечатанными с ним в одной колоде времени. Но царь есть царь. Вот и подумалось мне, чтоб поближе узнать наш «бунташный» семнадцатый век, направиться, не куда-нибудь, а на край Москвы, где любил веселить душу милейший Алексей Михайлович. Прямиком в Сокольники.

И вот я и мой старинный приятель известный москвовед Л.Е. Колодный стоим перед Сокольническими воротами. Прямо на нас над входом уставился бронзовый бородач с хищной птицей на голове. «Ну и рожа!» - думал я, вышагивая со своим спутником по разбегающимся, словно лучи солнца, аллеям парка. Его вековые дубы, конечно же, крепко запомнили удалых царских егерей (сокольников, кречетников, ястребников) в оленьих перчатках и заломленных набекрень шапках-мурманках. «Беляй! Смеляй! Ширяй!» - отовсюду, как бы раздаются охотничьи клики. Сотни птиц разом взлетают в московское небо. И все это по мановению руки урядника, главнокомандующего над ручьями, перелесками, дубравами.

- Где тут самое старое здание? – спрашиваю друга.

 - Оно недалеко, близ Оленьих прудов. Церковь Тихона Задонского.

«Удивительно, - думаю я, - но русский царь соколиную охоту поставил выше всех государевых дел». Только подумайте: самый мощный рычаг его государственной машины Приказ тайных дел (или личная канцелярия царя) располагался здесь, в Сокольниках. Двести егерей во главе с урядником занимались только охотой. Были, правда, чиновники по доставке предметов роскоши и царских увеселений. А на самой низшей ступени двора, на самом последнем месте, поначалу стояли царские осведомители. Они занимали в Сокольниках маленькую избушку «на курьих ножках» с потрескавшимися и побитыми тесовыми воротами, у которых круглосуточно несли службу десять подьячих во главе с дьяком. Как правило, посреди темной ночи в эти самые ворота раздавался стук. «Что им не спится? Опять пришли доносить!» - ворчали подьячие и нехотя шли отворять ворота. И сам Алексей Михайлович не слишком пекся о нелюбимой москвичами службе. Но время от времени царь все же засылал надёжных и проверенных людей на свадьбы и похороны, на праздники и торжища, чтобы послушали да обо всем тайно и донесли. Со временем Алексею Михайловичу все это изрядно надоело, и он прикрыл лавочку, разогнав ночных стукачей. Но в каждом веке тайная служба возрождалась,- каждый раз под новыми названиями.

- Ты о чём-то задумался? - говорит мне Лев. - А церковь Тихона Задонского вот она, рядом.
- Памятник, как я вижу, восемнадцатого века.
- Но его строили русские казаки. Взгляни, какое старинное деревянное кружево.
- Сокольникам, на мой взгляд, нужен ещё один памятник.
- Продолжай, продолжай.
- Ты же был на Темзе. Видел остров, куда англичане заманили своего короля? Он, кажется, называется Островом хартии вольностей?
- О-хо-хо! Не хочешь ли восстановить те самые тесовые ворота, в которые стучали по ночам?
- Да. Как памятник тому, чего не следует делать.

Я поблагодарил друга за экскурсию по Сокольникам. Мы вместе зашли в церковь и осмотрели ее убранство. Постояли у иконы святителя Тихона. Этот православный святой, родом из донских казаков, ценил свободу и молился за казачество, главную движущую силу эпохи Алексея Михайловича. Думаю, его молитвы всегда помогали простым людям: «Властитель Тихон, дай нам мира умирения, градов наших утверждения, земли плодоносия, от глада и пагубы избавления, от нашествия иноземцев сохранения, скорбящих утешения, недужных исцеления, падших восстановления, заблудших на путь истины наставления».

Есть какая-то повторяющаяся закономерность: от полувековой тирании (эпоха Грозного) страна переходила к взрыву ярости и всеобщего разброда (смутное время), что переросло потом в попытку сгрести в одну кучу разбросанные осколки государственности (эпоха первых Романовых). Чтобы представить, какой досталась Россия Михаилу Фёдоровичу Романову, а за ним Алексею Михайловичу, достаточно сообщить один факт: ее население после Смутного времени сократилось ровно вдвое, страна с ее бескрайними просторами, обезлюдела: иностранцы ночевали в своих каретах, так как нельзя было войти в дома из-за неубранных трупов. Романовым, владевшим огромной, но неуправляемой территорией от Балтики до Амура, предстояло взвалить на себя труд ассенизаторов и реформаторов. Но болезненный Михаил и пришедший ему на смену относительно крепкий Алексей были мало на что способны. Вот как пишет В. Ключевский, не осуждающий, а жалеющий тишайшего царя (сказанное об его литературном наследии применимо к стилю жизни и укладу его правления):

«У царя Алексея все мило, многоречиво, иногда живо и образно, но вообще все сдержанно, мягко, тускло и немного сладковато. Склад его ума и сердца с удивительной точностью отражался в его полной, даже тучной фигуре, с низким лбом, белым лицом, обрамлённым красивой бородой, с пухлыми румяными щеками, русыми волосами, с кроткими чертами лица и мягкими глазами».

Здесь самое время бросить взгляд на остальной мир и постараться понять, какое место занимала в нем Россия в ХУ11 веке в передовых странах Европы (Англия, Франция, Голландия) были изобретены гидрометр, барометр, телескоп, микроскоп, полным ходом шло изучение света и магнетизма, появились станки и машины, облегчившие ручной труд. В ходе буржуазной революции в Англии (1640-1649) король Карл Первый был низложен и казнён, а парламент отстоял «Билль о правах» и тем самым продолжил вековые традиции британской свободы. Во Франции в конце того же века утвердился просвещённый абсолютизм Людовика Х1У (1638-1715), покровительствовавшего наукам и искусству. А столетием раньше Голландия свергла владычество испанской короны и стала одной из самых развитых стран, особенно в области мореходства и торговли.

Россия же, долго заслонявшая от варваров восточные окраины Европы, увы, последовала по пути азиатских стран. Весь наш послемонгольский период характеризовался замедлением общественного и культурного развития, утверждением крепостного строя. Правда, в Москве появилась Немецкая слобода – уголок Западной Европы посреди России. Это был опрятный городок с тремя лютеранскими и одой реформатской (кальвинистской) церквями, с прямыми улицами, на которых жили приглашенные царем иностранцы. Сам Алексей Михайлович был большой любитель хорошо пожить. И хотя в основном думал об украшении своего личного быта, кое-что перепало его окружению. Бояре начали ездить в немецких рессорных каретах, купцы строить каменные дома, богатые москвичи украшали свои жилища часами и картинами.

Но идеологией государства по-прежнему оставалась теория «Москва – Третий Рим» (ознакомиться). Ох, и злую же шутку сыграла с нами эта теория, особенно ее создатель старец Елизарова монастыря на Псковщине Филофей. «Два Рима падоша, Третьему стоять вечно, Четвертому же не быти».

Эх, Филофей, Филофей, не гоняй голубей. Одно невежество и напыщенность у тебя на уме. Но, как говорится, чем лесть грубее, тем охотнее в нее верят. Вот и стоят с тех пор посреди «Третьего Рима» Царь-Пушка, которая не стреляет, и Царь-Колокол, который не звонит. Как же далеко отстали мы от Европы, даже не заметили, как очутились в глубинах Азии.

А Алексей Михайлович продолжал сидеть в своей мономаховой шапке на троне, словно сокол на скале, зорко высматривая: не завелась ли где измена? Но основное время, по свидетельствам историков и летописцев, царь молился, постился, с упорной дотошностью исполнял все церковные предписания. Целый штат дворцовой челяди работал на него: повара и егеря, стольники и ключники, целовальники и постельничьи. Привожу записки иностранного очевидца о том, как постились в былые времена православные государи: «Великим постом царь Алексей обедал только по три раза в неделю, а именно: в четверток, субботу и воскресенье, в остальные же дни кушал по куску черного хлеба с солью, по соленому грибу или огурцу и пил по стакану полпива. Рыбу он кушал только два раза в Великий пост и соблюдал все семь недель поста. Кроме постов, он ничего мясного не ел по понедельникам, средам и пятницам, одним словом, ни один монах не превзойдет его в строгости постничества. Можно считать, что он постился восемь месяцев в год. ( И.Забелин, «Домашний быт русских царей»).

Добавлю, что в остальные четыре месяца в году к столу Алексея Михайловича ежедневно подавали по семьдесят изысканных и разнообразных блюд. У Алексея Михайловича была еще одна слабость, которую можно определить старинным словом «нищелюбие». Набрав полные карманы серебряных ефимков, он обходил свой народ и торжественно, на глазах у всех, раздавал милостыню хромым, слепым, кривым, безносым и убогим. А каждый год в мясопустную неделю (на масленицу) посреди кремлевского двора расставляли длиннющие столы с изобильными яствами. Со всех окраин Москвы сюда шкандыбали кто с палочкой, кто на костылях. Улыбающийся царь садился за стол посреди этой братии – и шла потеха. Весь этот обобранный, нищий народ ел, пил, веселился. И, конечно же, возносил хвалу до небес царю-фарисею.

Давно ли ты, громада косная,
В освобождающей войне,
Как Божья туча громоносная,
Вставала в буре и в огне?
О , Русь! И вот опять закована,
И безглагольна, и пуста,
Какой ты чарой зачарована,
Каким проклятьем проклята?
И все ж тоска неодолимая
К тебе влечет: прими, прости.
Не ты ль одна у нас родимая?
Нам больше некуда идти.

                                   (Д. Мережковский, «Возвращение»)

Пружиной бунташного века была казачья вольница, с которой у Алексея Михайловича складывались непростые отношения. Но русскому царю не довелось лично встретиться ни с Богданом Хмельницким (1595 – 1657) – в начале царствования, ни со Степаном Разиным (ок. 1630 – 1671) – в самом его конце. Иное дело, патриарх Никон (1605 – 1681). Это уже история церковной реформы и раскола, где властный и честолюбивый патриарх-реформатор столкнулся с достойным противником протопопом Аввакумом (1620 – 1682). Для меня оба они святые, поскольку истово служили России и оставались искренне убежденными – каждый по-своему – в своей правоте. Каждый из них нес в себе одну из граней русского характера: творческое стремление к новизне (Никон) и традиционалистскую любовь к святоотеческому прошлому (Аввакум). Оба они – незамутненная часть духовной истории родины. Неизъяснимую привязанность к обоим испытал на себе богобоязненный Алексей Михайлович, хотя и заставил обоих пострадать.

Самый удивительный биографический факт: Никон (в миру Никита Минов) и Аввакум (в миру Аввакум Петров) родились на нижегородской земле, в близко отстоящих друг от друга селениях, правда, с разницей в пятнадцать лет. Никон родился в мордовской деревне Вельдеманове, Аввакум – в селе Григорово, где священником служил его отец. Никита Минов подростком ушёл в монастырь Святого Макария в Желтых Водах. В 1646 году он объявился в Москве и своим истовым служением, особливо нищелюбием, заслужил благорасположение государя. И вот уже вершина его карьеры. В 1652 году после кончины вялого и скаредного патриарха Иосифа на Соборе русской православной церкви Никона избрали патриархом Всея Руси. Он быстро возомнил себя духовным отцом нации, ставя церковную власть выше светской. Бедному Алексею Михайловичу даже померещилось, что верховенство в стране уплывает из его царских рук. Целых шесть лет Алексей и Никон делили пополам горделивое звание: великий государь.

А тем временем, из нижегородского села Григорово, подпоясавшись веревочкой и взяв в руки посошок, вышел на свою духовную стезю Аввакум Петров. Оказавшись в Москве, он пылкостью в делах веры произвел неизгладимое впечатление на молодого царя. Там же, в белокаменной, Аввакум присоединился к «Кружку ревнителей благочестия», участники которого боролись за нравственное очищение русской церкви. И сразу же схлестнулся с новоизбранным патриархом-реформатором.

Никон в то время всерьёз занялся исправлением старо – русских церковных книг, где по почину малограмотных сельских батюшек и дьячков появилось множество несуразностей (к примеру, при рождении Христа, откуда ни возьмись, появилась повивальная бабка Соломония). Параллельно шло исправление церковных обрядов, которые на Руси постепенно разошлись с греческой традицией (двоеперстие вместо троеперстия, литургия на семи просфорах вместо пяти, хождение в церкви «посолонь» вместо крестных ходов навстречу солнцу). Было также решено заменить старые русские иконы произведениями греческого письма.

Однако, новый патриарх многого не учёл. Для малограмотного духовенства старинная обрядовость давно уже стала сердцевиной православной веры. И, когда все увидели, что привычные святыни сдаются в архив, это вызвало взрыв негодования. А во главе всенародного движения за сохранение святоотеческой веры встал протопоп Аввакум. Для него были дороги старинные особенности русского православия, выражавшие дух нации. В 1653 году за несогласие с ходом реформы Аввакум был сослан в Тобольск, но борьбу против «ереси никонианства» не прекратил.

Горе вам, никониане! Вы глумитесь над Христом, -
Утверждаете вы церковь пыткой, плахой и кнутом!
Но Господь за угнетенных в гневе праведном восстал,
И прольется над землею Божьей ярости фиал.
Нашу светлую Россию отдал дьяволу Господь:
Пусть же выкупят отчизну наши кости, кровь и плоть.
Укрепи меня, о, Боже, на великую борьбу,
И пошли мне мощь Самсона, недостойному рабу.

( Д. Мережковский, «Протопоп Аввакум»)

Услышав слово «реформа», русский человек хватается за топор, он убеждён, что стране и народу от всех этих нововведений чиновников обязательно станет худо, так как многое будет делаться не для людей, а для господ. И народ всегда прав. Его интуиция, в основе которой есть мистическая связь с высшими силами на небесах, никогда не подводит. И вот итог раскола: за время подавления старообрядческого бунта русских людей погибло больше, чем при последней войне царя Алексея с поляками и при расправе над казаками Стеньки Разина.

Эти события соприкасаются с еще одним конфликтным узлом, на мой взгляд, глубоко запрятанным. В царствование Алексея Михайловича в моду вошло фарисейство, доносительство, «благие» с виду поступки, где христолюбие переплетается со сребролюбием. Люди власти словно позабыли огненные слова Писания: берегитесь закваски фарисейской.

Стычка, произошедшая летом 1658 г. между царем и патриархом, анекдотична и смехотворна. Но об этом стоит рассказать, поскольку в ней во всей красе проявилось мелкое тщеславие людей, ставивших на первое место себя, а не Отечество. Все началось с того, что на обед в Кремле в честь грузинского царевича Теймураза «забыли» пригласить Никона. Тот послал разузнать человека из своей свиты – боярина Димитрия. И вот, у самого входа во дворец, патриарший посланец получил палкой по лбу от царского окольничего Хитрово. Перебранка между ними шла по вполне определенной схеме: «Ты кто таков?» - «А ты кто таков?» - «Я царский слуга!» - «А я патриарший, от великого государя Никона!» - «Врешь! У нас один государь – царь Алексей Михайлович!». В итоге Димитрию закатали палкой по лбу во второй раз, и он с жалобами и в слезах явился к опечаленному и разгневанному Никону.

Нет, наверное, нужды более подробно рассказывать, как царская челядь измывалась над бывшим патриархом, потерявшего дружбу и милость Алексея Михайловича. Из рук Никона вырывали патриарший посох, сбивали с головы патриаршию митру, вываливали его самого из кареты в грязь. Тут было из-за чего накопиться его ярости и гневу. Во время одной из служб в монастыре, куда удалился опальный Никон, он прочел с явным подтекстом Давидов 108-й псалом:

Да будут дни его кратки, Достоинство его получит другой, Дети его будут сиротами, Жена его вдовою, Пусть заимодавец захватит все, Что у него есть, Чужие люди разграбят труды его, Пусть дети его скитаются И ищут хлеба вне своих жилищ. ( «Книга Псалмов»)

прослушать псалом 108

Богобоязненный Алексей Михайлович, произведший до этого обыск в вещах Никона, подивился его дерзости. Царь рыдал, как ребёнок, утирая платочком красивую бороду. И приговаривал: за что мне напасть такая? Патриарх и государь, стоявшие некогда на месте строящегося Воскресенского монастыря на Истре, повторяли наперебой слова: красота-то какая, совсем как Новый Иерусалим! Оба клялись во взаимной любви, в верности христианским идеалам. Позже, не поделив власть, они сильно сократили жизнь друг другу. Никон все же пережил царя на пять лет и умер в дороге, возвращаясь прощённым царским сыном из далёкой ссылки (1681).

Протопоп Аввакум, которому никто ничего не прощал (его только били кнутом и сажали на цепь), пережил своего оппонента на год (1682). Находясь в земляной тюрьме в устье Печоры, священник не утратил ни веры, ни силы духа, ни доброты к людям. В финале его «Жития», написанном незадолго до кончины, звучит хвалебная песнь царя Соломона, обращённая к его матери Вирсавии:

Очи твои горят,
Яко пламя огня,
Зубы твои белы
Паче млека,
Зрак лица твоего
Паче солнечных лучей,
И вся в красоте сияешь,
Яко день в силе своей.
                                     ( «Книга царств»)

Юный царь Фёдор, сменивший на троне своего отца Алексея Михайловича, не был дружелюбен к Аввакуму. Однажды ссыльный священник отправил ему письмо, в котором рассказал, что видел во сне его отца, горящего в аду. И тотчас из Москвы в Пустозерск полетел приказ: злоречивого протопопа и всех его соузников за великие хулы на царский дом немедленно сжечь.
Так в огне закончилась жизнь лучшего писателя и проповедника ХУ11 века, высоко ценимого Л. Толстым, Ф. Достоевским, Н. Лесковым. У него еще многие из пишущей братии будут учиться силе духа, благородству мыслей, рыцарскому служению истине. И как тут не вспомнить Николая Васильевича Гоголя: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!» И дальше: « Что такое есть наше товарищество? Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей».

Эти слова, вычеканенные на золоте, применимы и к протопопу Аввакуму, и к Богдану Хмельницкому, и к Степану Разину, и ко всему братству свободных людей, живших по законам человеческого христианского братства. Тут я вспоминаю и Тихона Задонского, который был и вольным казаком и православным священником. Кстати, на Дону и в низовьях Днепра действовал один рыцарский кодекс: честь, достоинство, братство. Знаменитый круглый стол здесь заменялся не менее знаменитым казачьим кругом. Весь юг России и Украины был единой православной семьей, отражавшей набеги крымских татар и турецких янычар. В 1646 году даже составили проект объединения донских и днепровских казаков, да что-то не сошлось. Но, по-прежнему носились они по степным просторам – от Черного до Каспийского морей. Сюда стекались и сторонники Аввакума, создавая свои старообрядческие братства. А в Соловецком монастыре и в казачьей столице Чигирин на Украине бунтовали обездоленные люди. Они подняли знамя справедливой войны против фарисейства и насилия властей.

Теперь, когда главные проблемы века названы, проследим хронологию жизни главных его героев: Богдана Хмельницкого, протопопа Аввакума, Степана Разина, патриарха Никона, царя Алексея Михайловича. Тридцать пять лет царствования тишайшего государя полностью ложатся на наш бунташный век:

1645 – вступление на престол 16-летнего царя Алексея
1652 – патриархом Всея Руси избран Никон
1653 – патриарх издает исправленную Псалтырь, противник его реформ Аввакум сослан в Сибирь
1654 – в Переславле рада высказалась за воссоединение Украины и России
1656 – Россия и Польша заключают перемирие в Вильно, в результате была потеряна большая часть завоеваний казаков и россиян на Украине
1657 – скончался гетман Богдан Хмельницкий
1658 – Никон после размолвки с царем затворился в Воскресенском (Новоиерусалимском) монастыре
1661 – протопоп Аввакум возвращается из Сибири в Москву, но враждебного отношения к церковным реформам не меняет
1666 – в Успенском соборе в Кремле предан анафеме протопоп Аввакум, несколько позже низложен патриарх Никон и заключен в Ферапонтове монастыре на Севере
1670 – казаки Степана Разина овладели Астраханью, Царицыном, Саратовом, Самарой, но терпят поражение под Симбирском
1671 – царь женится на Наталье Нарышкиной, будущей матери Петра Первого, в том же году казнит Степана Разина
1672 – массовые самосожжения раскольников в Нижнем Новгороде и других городах
1676 – скончался царь Алексей Михайлович

Разумеется, события, происходившие в России в ХУ11 веке, можно понять лишь в контексте общеевропейской истории, когда шла 30-летняя война (1618 – 1648). Весь континент разделился на два лагеря – католический и протестантский. С одной стороны, воевали испанские и австрийские Габсбурги, пытавшиеся восстановить Священную Римскую империю, и поддержавшие их Речь Посполитая и Папский престол, с другой – страны победившего протестантизма Швеция, Дания, Голландия, Англия. Формально ни Россия, ни Украина (все ещё остававшаяся под польской короной) в войне не участвовали. Но православные люди слишком много натерпелись от католической экспансии, слово «иезуит» стало для них ругательством. И потому в любой момент они готовы были выставить добровольцев на театр военных действий. Это и случилось в 1645 году, когда двухтысячный отряд запорожцев, по договору с французским принцем-гугенотом Конде, высадился на севере Франции, вступившей в войну с Испанией.

В Европе узнали, наконец, о Богдане Хмельницком. Именно его казаки во время холодных октябрьских дождей решили исход сражения за Дюнкерк, где засела пятитысячная испанская армия. Впрочем, здесь стоит подробнее остановиться на биографии нашего героя. Богдан Михайлович родился на Украине в семье чигиринского сотника. Учился в католическом колледже во Львове, получил хорошее образование (знал четыре языка), сохранив при этом преданность православной вере. Поступил в казачье войско, сражался с турками, был в плену в Константинополе, откуда его вызволили соотечественники. И он снова вступил в армию, и снова сражался.

На этот раз Хмельницкий вместе со своими казаками оказался в авангарде французской армии на берегу Бискайского залива. Сторожевые башни крепости-порта Дюнкерк мрачно уставились на запорожцев своими бойницами. Пять тысяч аркебуз и мушкетов высунулись изо всех амбразур. Там то и дело мелькали бледные лица иезуитов, осенявших себя католическими крестами. А наши казаки бодро шагали по дюнам в решетиловских смушковых шапках набекрень, с румянцем во всю молодецкую щеку. А как выставили вперед свои пики, как гаркнули во всю казачью глотку, так инквизиторы и побросали свои аркебузы, начали сдаваться. Во главе казачьего войска с двумя саблями в руках, в разноцветных шароварах шагает сам казачий атаман Богдан Хмельницкий. А с другой стороны навстречу ему идет, поскрипывая ботфортами и покачивая перьями на шляпе, Шарль дю Бас де Кастельмор, проще говоря, граф д'Артаньян.
- Принимай пленных, - говорит Хмельницкий.
- Давай их отпустим, - говорит д*Артаньян, - будем рыцарями.
- Добре, - отвечает Хмельницкий, - нехай возвращаются к своим бабам.
Так (или примерно так) завершилась 30-летняя война. Французам достались пограничные испанские территории Артуа и Русильон, а казакам – слава. Дальше судьба Богдана Михайловича и всего украинского казачества приняла бурный оборот. В конце лета 1647 года Хмельницкий созвал своих единомышленников на совещание в роще близ Чигирина, где выдвинул план восстания против угнетавшей их панской Польши и обращения за помощью к России. С начала 1648 года началась освободительная война украинского народа против Речи Посполитой. Во главе войска, сердцевину которого составляли запорожцы, стоял все тот же батька Богдан Хмельницкий.

Было время – на Украйне
Пушки грохотали.
Было время – запорожцы
Жили-пировали,
Пировали, добывали
Славы, вольной воли…
Было время – на Украйне
В пляску шло и горе:
Как вина да меду вдоволь –
По колено море!..
Встала туча над Лиманом,
Солнце заслоняет:
Лютым зверем сине море
Стонет, завывает.
Днепр надулся. «Что ж, ребята,
Время мы теряем?
В лодки! Море расходилось…
То-то погуляем!»

                                                  (Т. Шевченко, стихи 1839 года)

От поэтического взгляда на нашу историю перейдем к прозе. Нам особенно интересен взгляд историков-классиков. Вот что пишет знаток украинского казачества Н.И.Костомаров: «Здесь для украинского народа было много искушений к приобретению свободы. Перед глазами у него было вольное сословие запорожцев, составленное из его же братий, по соседству с ним были днепровские острова, куда можно было убежать от тяжелой власти, наконец, близость татар и опасность татарских набегов приучили украинского жителя к оружию. В народе южнорусском поддерживался бодрый воинственный дух, несовместимый с рабским состоянием». И далее: «Православная религия сделалась знаменем свободы и противодействия панскому гнету».

Пожалуй, из всех наших историков, как никто другой, понимал значение веры в жизни народа, как носительницы национального духа, Л.Гумилев. Выбор конфессии, по его мысли, - это выбор народа, к которому ты будешь принадлежать. «Перед русским населением Речи Посполитой, стоял выбор не столько тяжелый, сколько аморальный сам по себе: или переходить в католицизм и становиться поляками, или терпеть всевозможные унижения. Русские, украинцы и белорусы, жившие на захваченных Польшей территориях, пошли на огромные жертвы ради сохранения даже не свободы совести (этой свободы у них не было), а самой православной веры. Очень немногие переходили в католичество и униатство, в большинстве своем православное население отказалось менять веру греческую на веру латинскую».

Нашего следующего героя А. С. Пушкин назвал единственным поэтическим лицом в русской истории. Речь, конечно, пойдет о Степане Тимофеевиче Разине. Ему посвящено множество русских песен, сам Александр Сергеевич написал о разудалом казаке три песни в народном стиле. Ответ на этот выбор предельно понятен: для многих поколений простых людей Стенька стал выразителем великой мечты о свободе и счастье. И хотя Разин воевал с царскими воеводами, отбирал на Волге у богатых купцов товары для простого народа, я бы никогда не стал искать криминального окраса для этого «русского Робин Гуда».

Он приходится прямым собратом полководцу и дипломату Хмельницкому. Тот факт, что старый Тимофей Разя, отец разудалого атамана, доблестно служил под знаменами Богдана Тимофеевича, - это не случайность. Одним из первых шагов в жизни юного Степана Тимофеевича стало паломничество в Соловецкий монастырь (1652). Позже голутвенные казаки (голытьба, голь перекатная) образовали боевой союз во главе с Разиным, где брат никогда не предавал брата, где все было скреплено нерушимыми узами святого товарищества. Самое яркое событие из их кочевой эпопеи – битва у Свиного острова на Восточном Каспии (март 1669).

С Менеды-ханом, адмиралом иранского флота, шло на судах четыре тысячи воинов. Они хотели захватить Свиной остров, где располагались разинцы, а с самих казаков живьем содрать кожу. Но коварный хан просчитался. Он вел свой флот среди ночи, ориентируясь на казачьи костры. Огни внезапно погасли, и персидские суда сели на мель. По ним ударила казачья артиллерия. Сам Менеды позорно бежал с флагманского корабля на спасательную шлюпку, сильно путаясь в просторных голубых шароварах. Разину досталось роскошное ханское судно с 15-летней ханской дочерью Зейнаб на борту. Эта красивая девица была нужна атаману лишь как выкуп за казаков, давно томившихся в персидском плену. Разин после сражения долго вел с Менеды переговоры о взаимовыгодном обмене. Но, когда узнал, что его товарищи мертвы, с горя кинул ханскую дочь в Волгу.

Царь Алексей Михайлович вскоре после тех событий послал атаману грамоту, где именует себя в третьем лице, но желает одного – заманить героя в ловушку: «А тебе, вору, гулевому атаману Стеньке, воровство бы надо покинуть, да податься в Войско Донское. Твоим воровством заслужил ты у великого государя смерти. А, когда воровство ты покинешь, милостивый государь, Бог даст, тебя простит и отмену вины заслужить дозволит». Но грамота запоздала: Разин уже стал фактическим хозяином Юга России. И, чтоб придать легитимность своему правлению, он уверял всех, что на одном из его стругов находится царевич Алексей Алексеевич Романов, а на другом – сам патриарх Никон.

Кстати, русский царь был почти в приятельских отношениях с персидским шахом на почве соколиной охоты. Алексей Михайлович даже собирался послать в Персию своему другу в подарок любимого сокола по кличке «казак». Да, видно, что-то перепутали. Не ту птицу к берегам Каспия отправили.

В 1668 году на верфи в селе Дединово на Оке голландские мастера при участии русских умельцев спустили на воду первый русский корабль «Орел». Это было трехъярусное судно, оснащенное 22 пушками, обошедшееся казне в хорошие по тем временам деньги – 9 тысяч рублей. Была нанята команда иностранных моряков во главе с английским капитаном Д. Бутлером. В следующем году «Орел», проплыв вниз по Волге, на всех парусах вошел в Астраханский порт. Вот тут-то и состоялась встреча сэра Д. Бутлера с атаманом С. Разиным. И хотя английский моряк преподнес казакам презент (неведомый в России сорт водки или джина), что-то не заладилось в их отношениях. Первенец российского флота был сожжен во время очередного бунта против царя. Разинцы один за другим занимали волжские города, пока не были разбиты под Симбирском. Бежавший на Дон Степан Тимофеевич был вскоре отдан в руки царя-палача.

Казнь Степана Разина свершилась 6 июня 1671 года на Лобном месте. Очевидцы события засвидетельствовали, что атаман встретил свой последний час с редким мужеством. Он помолился московским церквям, трижды поклонился народу, сказал ему «прости». Возможно, в последнее мгновение жизни он встретился взглядом с трусоватым Алексеем Михайловичем. (Тот, как стало известно из бумаг Тайного приказа, живо интересовался следствием по делу Разина, даже составил десять вопросов, заданных Степану Тимофеевичу). И когда по эшафоту покатилась голова славного атамана, государь с облегчением вздохнул.

Не сложились отношения царя и с другим казаком – Богданом Хмельницким. Шесть лет, не взирая на призывы о помощи, безучастно наблюдал он за борьбой Украины против Польши. Армия Хмельницкого одержала немало побед. Слишком долго шла эта разорительная война. Украина почти освободилась собственными силами. «И, наконец, когда страна уже никуда не годилась, - пишет В. Ключевский, - ее приняли под свою высокую руку, чтобы превратить правящие украинские классы из польских бунтарей в озлобленных московских подданных».
За день до прибытия в Чигирин царских послов Хмельницкий потерял в одном из сражений сына Тимофея (сентябрь 1653). Торжества Переяславской Рады проходили со слезами на глазах. А окружавшие гетмана казаки всерьез боялись, что царь заставит их снять черевики и всех обует в лапти. Но милостивый государь лишь заставил их сбрить чубы. Через три года во время перемирия России с Польшей (1656) Алексей Михайлович польстился на обещанную ему панами корону короля Речи Посполитой в обмен на украинские земли. Почти все завоевания казаков, кроме левобережной Украины, были потеряны. Узнав об этом, Хмельницкий пережил потрясение и вскоре умер. Перед смертью сказал: «не того мне хотелось, и не так было тому делу быть».

Когда моя статья об эпохе царя Алексея Михайловича была почти закончена, мне позвонил Лев Колодный: «Старик, тут я нашел у Пушкина то, что тебе надо». «Спасибо, Лев, - говорю ему, - ты настоящий друг». Я открыл том Пушкина и наткнулся на перечень Приказов, служивших царю: Посольский, Земский, Житный, Бронный, Монастырский, Стрелецкий, Пушкарский, Ямской, Холопий. Не было Тайного приказа. То ли поэт запамятовал, то ли побрезговал называть. Рядом в том же томе стояла заметка о соколиной охоте: «С Благовещения их подымают, то есть на руки берут, до Петрова дня – учат. Учат сокола, заструнив нос вороне. Сокол бьет ее когтями».

Что тут остается добавить? Остается только спросить: доколе соколу кружиться? А что касается царя Алексея Михайловича, то он не обладал ни мудростью, ни талантом, ни рыцарским благородством. Все эти качества, столь необходимые лидеру нации, у него заменялись склонностью к фарисейству, шпиономании, предательству. Дай Бог, чтобы опыт бунташного века больше никогда не повторялся. А порукой тому всеохватный гений Пушкина, который написал два столетия спустя: «Человеческая природа, в самом гнусном своем уничижении, все еще сохраняет благоговение перед понятиями, священными для человеческого рода».