Чтобы лишний раз убедиться в справедливости древних суждений, мне достаточно навестить старинного приятеля, писателя и бизнесмена Владимира Филимонова (1939 - 1995). Он знает и любит оккультные науки; таинственные талисманы и ведические книги хранятся в его доме; здесь при случае гостеприимный хозяин может рассказать вам, какой формы и каких оттенков окружающая вас аура, даже намекнуть на предстоящие повороты вашей судьбы. Но речь не об этом. Да и направляюсь я сейчас не в писательский дом в Лаврушинском переулке, где живёт Филимонов, а в офис, где Владимир Львович работает заместителем главного редактора, то есть в журнал «Новый мир».

Все дело в том, что сегодня выходит в свет очередная книжка журнала, в котором печатается роман одного молодого автора. А мы оба верим в его звезду. Правда, в отличие от меня, Филимонов умеет отыскивать не только таланты; десяток лет назад он, будучи участником геологической экспедиции, нашёл самый крупный в стране изумруд, напоминающий размером и формой гусиное яйцо. Нашёл и не сдал куда следует.
И вот на его редакторском столе, заваленном рукописями и вёрстками, дымится недопитый нами чай в кованых подстаканниках. За окном проносится последнее десятилетие двадцатого века, завершается шумный, суматошный день. Скоро у памятника Пушкину зажгутся вечерние фонари; скоро принесут сигнал очередного номера.

Не буду скрывать от доверчивого читателя: о странных, фантастических обстоятельствах жизни Филимонова нами и раньше было говорено-переговорено. И только тот факт, что уже написан «Граф Монте-Кристо», не позволяет мне решиться настрочить новый плутовской роман о похождениях моего приятеля.

Впервые я встретил его в особняке «Литературной России», куда Владимир принёс очерк о жизни Достоевского. Пафос произведения был однозначным: оставайся человеком, если даже попал в нечеловеческие условия, и, хотя Филимонов был сильно не брит (только что вышел из Бутырской тюрьмы), он располагал к себе мужской основательностью и какой-то стихийной талантливостью. Я разглядывал его полинявшую накаченную бицепсами ковбойку и думал: до чего же это мощный экземпляр среди нашей обычно хлипкой литературной породы. Позже он подтвердил мою догадку, выпустив в «Советском писателе», куда я перешёл работать редактором, две достойные книги: «Чукоча» - о странствиях за Полярным кругом, и «Закон пути» - о тюремной одиссее.

У меня изначально сложилось искушение сравнить Филимонова с одним из героев Джека Лондона, и даже с самим автором «Мартина Идена». «С американским писателем,- довольно резко мне возразил Владимир,- меня связывает только любовь к его рассказу «Белое безмолвие». В остальном – мы разные: у него культ белого человека, преклонение перед Ницше, сильной личностью; я же – обыкновенный русский бич, готового обняться с человеком любого цвета кожи. Таким меня воспитали». Кстати, вырос Владимир в Вильнюсе, а первым его наставником стал православный священник, архимандрит Вильнюсский отец Леонид. Все это, как вы понимаете, предыстория нашей встречи в «Новом мире», где мы оставили недопитые чайные стаканы. - Конечно, мне хотелось бы увидеть мой изумруд! - говорит Владимир. – Те хмыри, которые его у меня отобрали, вряд ли понимали, что у камня есть душа. Они во всем видели чистоган, я и сейчас помню, как они поднялись ко мне на чёрной лестнице. Оба в одинаковых плащах, в одинаковых шапочках; в руках у одного был чемодан с явно муляжными деньгами: пришли, мол, покупать за миллион. «Ребята,- говорю им,- я не продаю камень». «Стоп! - отвечают, и я услышал, как на моих запястьях щёлкнули наручники.
- А дальше?
- Дальше, естественно, Бутырки. Это, скажу тебе, не Редингская королевская тюрьма, где томился любимый тобой Оскар Уайльд. Английский поэт страдал от того, что перекармливали кукурузной похлёбкой, а его индивидуальную парашу после шести вечера не разрешали опорожнять. Оскар отчаянно зажимал свой аристократический нос. Меня же встретила «братва» у порога камеры с переполненной коллективной парашей. «Бери-ка ее, родимую, в зубы», - говорят, - и неси на четвереньках от двери до окна». Со мной этот номер не прошёл.

Я смотрю на его перебитый нос, на повреждённую челюсть, которую приходится маскировать бородой, и думаю: что есть высшая ценность в нашей жизни? Наверное, сохранение человеческого достоинства. А бешеные деньги, высокое положение на иерархических ступенях власти. Это так – мусор! - Следы от тюрьмы? – спрашиваю. - Не только. Однажды на Северах я выстрелил из дробовика в человека, который убил мою любимую собаку и сшил из неё шапку. Меня за этот выстрел молотили всем лагерем – человек сорок. Но восемьдесят кулаков совсем не страшны: они бьют в основном друг в друга. Хуже, когда тебя дробят двое или трое громил. А что касается тюрьмы, там сидят, как правило, шакалы. Свешиваются с нар, оскаливают зубы – притворяются волками. Но я-то их насквозь вижу: обыкновенные трусоватые шакалы. А волки попадаются один-два на камеру. Так что выстоять всегда есть шанс.

Наш разговор склоняется к религии. «Ты пойми, - нажимает на свою мысль Владимир, - Иисус Христос явился на землю богочеловеком, Он изначально был совершенным, как его Небесный Отец. А Шакьямуни (или Будда, как его теперь называют) прошёл через двенадцать долин. Каждая стала для него этапом в духовном совершенствовании. Согласись, в истории, отдалённой от нас на много тысячелетий фигуры, есть высокая драматургия и сложная динамика развития?»

Это единственный способ через Слово выстроить самого себя:
«В нас живёт память о многих поступках, о которых знаем только мы сами: сиюминутная трусость, слабоволие, неточно обозначенное наше поведение, и эти, казалось бы, мелочи все-таки не находят могилу внутри нас, они тревожат, не дают жить в ладу с самим собой, возмущают душу. Многие со временем оказываются действительно пустяками, а некоторые перерастают в чёткую проблему: кто ты есть?»
Собаку по кличке Чукоча, рассказывает далее писатель, он украл среди бела дня в посёлке Дальнем. Он работал тогда техником в геологической разведке; а это была его третья разведка на Чукотке. Техник для геологической разведки загадка: или камень на шее, или товарищ в походе. Владимир отличался большой физической силой и выносливостью, весил девяносто килограммов, имел отменно бандитское выражение лица и скоро стал неформальным лидером, что, подтвердил и на деле.
«На Севере, как я многократно убеждался, плохих людей нет. Север их не терпит, он нещадно выбраковывает любителей длинного рубля, любителей въехать на чужой спине в рай. Он немноголюден, Север, и поэтому каждый человек проникается ощущением собственной полезности для коллектива. От этого рождается чувство собственного достоинства, лепящего из человека Человека. Тайны белого безмолвия делают людей сопричастными почти первобытной природе».
И вот этот сильный и цельный человек однажды улетел на несколько недель в Москву, оставив в посёлке Дальнем годовалого щенка. Вернувшись, Владимир не застал его в живых. И он переживает это как последнее предательство. Повесть завершается пронзительным диалогом между автором и Чукочей.
- Ты знаешь, я ведь не нарочно оставил тебя в Дальнем, так сложилось.
- Знаю, - молчал Чукоча.
- Я тебя люблю до сих пор, но как вернуть тебя, не знаю. Я погибаю от тоски по тебе.
- Не надо, - улыбнулся Чукоча, - оттуда, где я, не возвращаются. Но ты не печалься, я тоже люблю тебя, любовь моя – в тебе. Любовь моя – ты сам.
Мы долго молчали, вспоминая эту печальную историю, случившуюся с моим другом на самом деле. Наконец, я спросил Филимонова: «Что же теперь так мало пишешь?»

В ответ Владимир достаёт из стола вёрстку своей третьей книги – «Страстей узоры», посвящённой незаслуженно забытому литератору Дмитрию Веневитинову (1805-1827). Он прожил короткую жизнь. Однако, успел очень много: возглавлял московский кружок «Общества любомудрия», писал философические элегии, был безнадёжно влюблён в Зинаиду Волконскую, сочувствовал декабристам, но в событиях не участвовал; а в октябре 1826 года был схвачен жандармами в Петербурге, провёл несколько дней в сыром и холодном застенке, отчего тяжело заболел и через полгода умер. Владимир Филимонов искал и находил созвучия в судьбе несчастного поэта.
- Лучше всего о Веневитинове, - говорит мне автор книги «Страстей узоры» ближайший друг поэта И. Киреевский: «Кто вдумается в сочинения Веневитинова, кто постигнет глубину его мыслей, тот узнает философа, проникнутого откровением своего века; тот узнает поэта глубокого, самобытного, которого каждое чувство освещено мыслию».
Наш разговор плавно перетекает к сегодняшним делам «Нового мира».
- Говорят, придя в журнал, ты закупил бумагу на собственные деньги?
- Поговорим лучше о чем-нибудь другом, - морщится мой собеседник.
- Значит, что-то было?
- Два года назад наши типографские машины встали. Подписчики недополучили несколько номеров. Тогда я поехал на Балахнинский комбинат и закупил бумагу на два года вперёд, она была ещё не слишком дорогой. А на какие деньги куплено – неважно. Да все уже вернулось, окупилось. А ещё лучше об этом не пиши. Сказано в Евангелии: не выставляйся перед людьми напоказ, не труби перед собой.
- И все-таки непонятно, как можно совмещать литературу и бизнес?
- Все идёт как надо. Разумеется, деньги – не самоцель, их цена определяется только тем, на что они будут потрачены.
Дверь комнаты отворилась, и на стол Филимонова лёг сигнальный экземпляр журнала «Новый мир». Перевёрнута его обложка, и мы увидели название публикуемого романа – «Приручение Арлекинов». Чуть выше имя автора – Евгений Лапутин – новое имя в русской литературе.
- А что если это изумруд, который мы вместе с тобой нашли?
- Возможно, - коротко отвечает Филимонов.