- Да Бог с ними – с этими удивительными гениями – жившими в переломную эпоху, - сказал, наконец, мне А. Демидов. – Лучше обратимся к нашим современникам! – И щедрый критик подарил мне вышедший недавно однотомник А. Володина «Оптимистические записки». Тогда же, движимый необъяснимым импульсом, я набрал номер телефона квартиры ленинградца А. Володина, остановившегося у кого-то из московских друзей на Малой Грузинской улице.

- Александр Моисеевич, - сказал я в трубку почти незнакомому человеку, - я очень люблю ваши пьесы. Вот хочу о них написать.
- Какие могут быть сомненья! – ответил мне звонкий молодой голос семидесятилетнего человека. – Приезжайте ко мне домой! Прямо сейчас!

И вот я уже на Малой Грузинской, мне дверь открывает хозяин, держа в руках бутылку, завёрнутую в какой-то иностранный журнал. А из полуоткрытых дверей его кухни мне приветливо улыбается хозяйка дома Лидия.
- У меня есть такое правило, - огорошивает меня с порога гостеприимный хозяин, - все собирают книги, марки, открытки, а самые умные – денежные знаки. У меня правило одно: я люблю чокнуться бокалом со случайно зашедшим ко мне незнакомым человеком.

- Вот, Александр Моисеевич, таким человеком случайно оказался я. Получается, что я пополнил вашу коллекцию.
А хозяин уже распечатывает обернутую в иностранный журнал бутылку, протирает и ставит на стол фужеры.
- Сын вот у меня, - говорит Володин, - оказался талантливым математиком и поехал учиться в Америку. Оттуда и пришёл этот ароматный напиток.

Мы не стали церемониться с нашим знакомством: вино полилось рекой. Точно так же и пошла наша беседа.
- Моя последняя работа – фильм по пьесе «Пять вечеров», отснятый Никитой Михалковым. В нем этим мастером допущены вставки, дополнения и переделки. Картина, на мой взгляд, получилась хорошая. Достойно сыграли свои роли Станислав Любшин и Людмила Гурченко. Только вот кинокритик Стишова написала в журнале, что авторский материал в большой степени принадлежит постановщику. Это и дало, быть может, справедливое право отдать большую часть гонорара Никите Сергеевичу. Большое спасибо за этот факт Стишовой.

- Да не расстраивайтесь вы из-за нее! Я же знал ее! И апломб этой дамы всегда превосходил ее творческие способности!.. Умный зритель наверняка скажет, что «Пять вечеров» - это наверняка картина Володина. Ну а с финансами у всех бывают перебои. В крайнем случае, сын Володя наверняка из Гарварда что-нибудь подбросит.
- Вам, наверное, известна судьба моего литературного псевдонима?

- С трудом припоминаю…
- В начале пятидесятых годов принес я в театр свою первую пьесу – «Фабричная девчонка».
- А как ваша фамилия? – спрашивает меня завлит Дина Шварцман.
- Лившиц! – отвечаю.
- Не слишком подойдёт – особенно для «Фабричной девчонки» … У нас и так перебор библейских фамилий. А как звать вашего сына?
- Володя, - говорю.
- Вот и будете вы у нас отцом Володи… Проще говоря – Володиным.

- А потом пошло-поехало: «Старшая сестра» (М.Натансона), «Дочки-матери» (С.Герасимова), «Дульсинея Тобосская» (А.Гончарова).
- Словом, - завершаю тему, - почти все признали вашего сына Володю.

Однажды, отправляясь в поезде на Кавказ, я захватил в дорогу книгу «Оптимистические записки». Ночью, подъезжая к Гаграм, мне что-то не спалось. И вот за одну ночь я написал композицию по прозе и пьесам А.Володина. По приезде в Москву отдал ее в руки критику, подарившему мне книгу.
А через два месяца спектакль, подготовленный молодыми актёрами театральной студии Александра Демидова, был поставлен. Играли на сцене Дома-музея Николая Островского на улице Горького. Литературная основа спектакля – «Пять вечеров», «Старшая сестра», а главное – автобиографические «Оптимистические записки».
Мне особенно заполнилась сцена, где бойцы, укрывшиеся в блиндаже, под взрывами немецких снарядов мечтают о скорой победе.
«Вот мы сидим в укрытии, теряем время, а товарищи наши идут в наступление». В это мгновенье снаряд оглушает, а, может, и причиняет контузию говорившему оратору. «Красная конница Буденного уже заняла Варшаву!» (Взрыв и истерический смех раненного бойца). «Армия Ворошилова уже окружила Берлин!» (Взрыв и истерический хохот другого красноармейца).

- По-моему, здесь пахнет враждебным властям настроем? – говорит после спектакля директриса музея.
- Да нет, - отвечает ей наш друг критик Лев Аннинский. – Все, что написано и поставлено, так на самом деле и было.

Зрители, пришедшие в Дом-музей Николая Островского, долго аплодировали. Так было и на других представлениях. Однако, из Ленинграда ко мне пришло тревожное письмо от А.Володина: он уже имел неприятный прецедент и оттого опасался, что написанное им будет приобщено к заслугам посторонних. В ответ я отправил в Ленинград текст композиции, подчеркнув, что во всех афишах стоит только имя А. Володина. В письме я добавил, что в журнале «Литературное обозрение» я написал статью о его творчестве. Она, как и сейчас, была названа «Стыдно быть несчастливым».

Да что там, есть улитки!
Им за всю свою жизнь
Суждено увидеть метр земли максимум…
Просто видеть!
Просто смотреть, что происходит,
Когда совсем, совсем кончилась война.
Нет, если бы мне разрешили одно только это –
Я бы и тогда сказал: стыдно быть несчастливым.
И каждый раз, когда я несчастлив,
Я твержу себе это:
Стыдно быть несчастливым!
(А. Володин, 1946)

И вот новая встреча с любимым драматургом в квартире на Малой Грузинской улице. И опять я увидел немного постаревшую его жену Лидию. А разговор слегка коснулся и ее, послужившую прототипом жены литератора и переводчика Бузыкина (по сути, самого Володина), сыгранного актером Басилашвили. В этом фактически автобиографическом фильме «Осенний марафон» в роли жены литератора выступила актриса Гундарева.

Вы, конечно, помните всех главных героев и не менее запомнившихся датского профессора Билла, приехавшего в Ленинград на консультации по поводу переводов русской классики, и обаятельного выпивоху жэковского работника, сыгранного Леоновым с его незабываемыми присказками:«Хорошо сидим!» и «Тостуемый пьет до дна!» Незабываемы эпизоды с неудачным походом в лес за рыжиками и история с вытрезвителем, куда по ошибке Билла замели.
Запомнился и роман главного героя с машинисткой Аллочкой, именно для неё бывший фронтовик дядя Коля (роль отлично сыграна Н. Крючковым) предлагает отдать свою смежную комнату, чтобы самому уехать жить в деревню. Фабула фильма состоит в том, что главный герой Бастрыкин никак не может избавиться от обаяния Аллочки, а развестись с законной женой Настасьей Евлампьевной он никак не решается. Словом, осенний марафон, проживший в одной семье слишком долгую жизнь, продолжается.

И от того, - написал я в статье, - «у всех болит сердце».

- У всех болит сердце! – восклицает Володин. – Как это справедливо сказано! А вот с фронтовиком дядей Колей, решившим пожертвовать своей комнатой и уехать жить в деревню, у нас маленькое несогласие. Дело в том, что дядя Коля – был такой высоко требовательный по отношению к другим человек – но самом деле в жизни был очень неприятным. Вы должны сидеть здесь, а не там – часто говаривал он. А вам надо обязательно есть борщ. Но если я не хочу этого делать! А, может быть, вы в своей статье были правы?! Самоотверженность людей ведь надо же ценить?!

Прощаясь, Володин подарил мне книжку с такими словами: «Владимиру Клименко, который понял то, чего я сам не мог понять».

Но вернемся к фронтовой судьбе писателя. В «Оптимистических заметках» он пишет, что прифронтовые части, в которых находился автор, вышли на линию огня, о чём по наивности мечтали молодые еще необстрелянные бойцы.
«Здесь мы попали в настоящую переделку: нас молотили на суше и бомбили с воздуха, из-за холмов работала дальнобойная вражеская артиллерия. Небо смешалось с землей. Говоря словами русского классика, все стало мрак и вихрь».
После огневого налета санитары извлекли Александра Володина из-под горы тяжело раненных бойцов и тех, кому на долю выпало навечно оставаться в земле сырой. Быстро подоспевшая санитарная машина подобрала Володина с осколочным ранением в легкое и отправила его в прифронтовой госпиталь. Лёжа в переполненной палате, писатель задыхался от нехватки кислорода.
«О, если бы мне удалось пожить ещё несколько часов, - думал он, - какое бы тогда это было счастье. Но я выжил несколько часов, и ещё несколько недель: заботливые руки фронтовых врачей и нежных медсестер вернули меня к нормальной жизни». И были еще многие годы послевоенной жизни. И были встречи с родными и друзьями, были годы творческого труда, были отдельные неудачи, но гораздо больше было удач, поскольку писатель создавал произведения, увиденные собственным сердцем. Жизнь казалась уходящей за бесконечный горизонт.
«Я никогда не претендовал на положение исключительного человека, меня устраивало положение самого обычного, рядового, ничем не выделяющего среди окружающих. Свободно дышать, свободно любить и быть просто любимым – разве этого мало?
Жизнь – это удивительное чудо, подаренное нам небесами. И почему она только одна? А, может быть, их еще две или семь? И какое это счастье быть человеком, а не речной улиткой или полевым васильком!»

С этими авторскими размышлениями перекликаются мысли старшей сестры из одноименного спектакля, где заглавную роль сыграла Татьяна Доронина. Ее героиня совершенно случайно и неожиданно, наперекор судьбе и воспитавшего ее ограниченного мещанина дяди Ухова, стала актрисой, поступила в театр, где ей не досталось главных ролей. Но она не жалуется на судьбу, ей достаточно выходить на сцену и дарить людям минуты радости.

- Взгляните на скромный цветок на подоконнике, - говорит она подругам. – Я называю его багульник. Разве ему мало стоять на свету и ловить солнечные лучи?

И после этих размышлений, утверждённых всем ходом жизни, автор приходит к самой главной своей мысли: быть несчастливым некрасиво, а ещё точнее – стыдно. Об этом я написал ещё одну статью, сделав разбор творчества писателя. Прочитав ее, драматург сказал: «Все верно, вы точно поняли мои мысли, изложенные в автобиографических очерках десятилетней давности («Оптимистические записки» впервые вышли в 1967 году). Но за минувшие годы я много передумал». В перестроечное время наше телевидение стало по-настоящему открытым. Именно в это время можно проследить шаг за шагом жизнь замечательного писателя, что называется в обстановке его домашнего интерьера.
В эти годы А.Володин задумывается о начале и конце человеческой жизни. Тогда же он пишет одну из последних своих пьес «Мать Иисуса».
Парадокс этого произведения состоит в том, что увидев судьбу своего Сына, на Голгофу вместо Иисуса восходит его Мать – Дева Мария. Как настоящая мать она решила пожертвовать собой.

Писателем все чаще владеют религиозные темы. Именно так можно истолковать одно из его прощальных стихотворений:

Я побежден самим собой.
Устал. И небо угасает.
Пора уже, пора…
Постой.
Вгляделся вдаль – а там светает.

Свой крест все тяжелей нести.
А память свод грехов листает.
Жизнь прожита, почти…
Почти
Вперед вгляжусь – а там светает.

Прошли и высохли дожди,
Снег падает и снова тает.
Казалось, темень впереди.
Но вот вгляжусь – а там светает!

В одном из документальных фильмов о А.Володине был показан этот худощавый, все время устремлённый вперед человек. Он ни на секунду не замедляет шаг. Взгляд его устремлен только вперед. В финале фильма мы видим Володина, сидящего у широкой оконной рамы, закутавшись в клетчатый шотландский плед, и все время смотрит на звездное небо.
Вспоминаются слова И.Канта: «На свете есть только два чуда: звездное небо над головой и нравственный закон в душе человека».

И, в самом деле, соизмеряя свою жизнь, А.Володин постоянно смотрел на звездное небо и никогда не забывал о своей человеческой честности, не знавшей изъяна.