Но кто все-таки главный герой моего очерка: Петр или Пушкин? Пожалуй, Петр. Но я стараюсь смотреть на все его деяния пушкинскими глазами. Правда, Гоголь раньше Пушкина распознал все недостатки Петра, увиденные поэтом несколько позже. Великий сатирик довольно едко сказал, что при этом царе страна превратилась в битком набитую народом цирюльню, где насильно брили бороды, или в почтовую станцию, где на все расспросы седоков следовал один неизменный ответ: лошадей нет!

Что особенно интересно, у самых разных людей замечено самое разное отношение к петровской эпохе. С одной стороны, императрица Екатерина Великая, писатель и философ Мари-Франсуа Вольтер, историк С.Соловьев – все они относились к царю-преобразователю с высочайшим пиететом. С другой: подруга царицы, президент Российской академии Екатерина Дашкова, писатель и философ Жан-Жак Руссо, историк В.Ключевский – эти люди деятельность Петра оценивают весьма критично.

Александр Сергеевич в свое последнее десятилетие – от возвращения из «ссылки», до дуэли с Дантесом – почти ежедневно работал над темой, ставшей одной из главных в его жизни. Кажется, образ медного исполина ни на минуту не покидал его: «Стансы» (1826), «Арап Петра Великого» (1827), «Полтава» (1828), «Медный всадник» (1833), «Пир Петра Первого» (1835). Такое случилось от осознания, насколько основы русской жизни потряс этот грандиозный человек. Но параллельно с художественным творчеством шла и чисто историческая, даже историографическая, работа. Тщательно отбирались и просеивались факты и материалы о жизни России конца ХVII—начала ХVIII вв.

«Я непременно напишу историю Петра I» - говорил Пушкин своим друзьям. Сам же царь Николай I, милостиво согласившийся быть личным цензором поэта, предоставил ему допуск в святая святых, в Государственные архивы Российской империи. Там, подальше от посторонних глаз, были запрятаны многие секреты дома Романовых, о которых никто не смел помышлять. Пушкину открыли все: библиотеку Вольтера, где многое посвящалось Петру, документы бывшей Тайной канцелярии, дела первой царской жены Евдокии Лопухиной и ее сына царевича Алексея Петровича, похождения авантюристки Анны Монс и ее братца Виллима.

Было время, когда Александр Сергеевич приходил, словно на работу, в отведенную ему комнату в госархивах, размещавшихся рядом с аркой Генерального штаба. Встречался поэт в тех местах и со своим личным цензором в Зимнем дворце. В одной из галерей, неподалеку от царского кабинета, хранились личные вещи Петра, чучела его лошади Лизетты и собачки Финетты, а в огромном кресле сидел сам восковой исполин со шпагой на боку и с отброшенной в сторону шляпой, простреленной под Полтавой.

Разговор поэта с царем шел, естественно, о том, что Николай-де в скором времени непременно уподобится великому пращуру. При этих словах из коридорчика доносилось слабое лошадиное ржание. Александр Сергеевич отказывался издавать свой труд отдельными частями и решился создать подготовительный текст, охватывающий события всего петровского времени, год за годом. Выход в свет пушкинской «Истории Петра» все откладывался и откладывался. В 1837 году, после смерти поэта, первое, что потребовал подать к себе в кабинет Николай I, была незавершённая пушкинская рукопись.

«О, нет!» - только и воскликнул самодержец. Облик великого пращура явно двоился, на лице славного венценосца проступили дьявольские тени. Просто мистика какая-то! Выпускать сей труд - категорически запрещено. Все свершилось лишь через сто лет – в 1938-ом – при «царе» Иосифе Виссарионовиче. К годовщине смерти Пушкина было издано все им написанное. Но какое мощное энергетическое поле создал этот труд еще при жизни поэта. Какие рядом с ним появились поэмы и стихи, какая проза!

Вот отрывок из пушкинской статьи, имеющей к нашей теме самое прямое отношение: «В эпоху бурь и переломов, цари и бояре согласны были в одном – в необходимости сблизить Россию с Европой. Отселе отношения Ивана Васильевича с Англией, переписка Годунова с Данией, условия, поднесенные польскому королевичу аристократией ХVII столетия, посольства Алексея Михайловича. Наконец, явился Петр. Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, при стуке топора и при громе пушек. Но войны, предпринятые Петром Великим, были благодетельны и плодотворны.

Успех народного преобразования был следствием Полтавской битвы, и европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы». Перечитывая огромный незавершённый труд поэта, в самом конце его нахожу под знаком NB (обратите внимание!) мнение Петра о царе Иване Васильевиче: «Сей государь есть мой предшественник и образец». Вот уж на что поистине стоило обратить внимание! Как же так! А пытки, казни, кровавые пиры? Оказывается, средневековый изверг – предшественник и образец для того, кто ввел наше государство-корабль в просвещенную Европу.

Слишком многое открылось Пушкину по мере изучения архивов петровского времени. Слишком многое и слишком долго скрывалось здесь от посторонних глаз. Нашему гению понадобилось целое десятилетие труда, чтобы распознать фигуру медного исполина, ослеплявшего своим блеском и оглушавшего громом фанфар. Напрасно литературоведы, историки, пушкинисты считают «Историю Петра» незавершенной. Поэт пришел к полной ясности при исследовании фигуры царя-победителя, царя-реформатора, царя-мучителя. Сказать правду, сказать все, что открылось поэту и историку, в николаевскую эпоху, было, разумеется, невозможно. Но точка в этом исполинском труде была все-таки поставлена – поэмой «Медный всадник».

«Ужо, тебе!» Это грозное, полное отчаяния, восклицание обращено к медному истукану. А произносит его, на мой взгляд, не только бедный чиновник Евгений, потерявший при наводнении в Петербурге любимую невесту Парашу. Эти слова вырвались из сердца самого Пушкина. Листая труды отечественных и зарубежных историков, отсчитывая хроники великого царя, переходя от «Полтавы» к «Медному всаднику», нам удастся, быть может, приоткрыть завесу над обличьем странного, страшного, гениального человека. Считается, что гений и злодейство несовместны. Да кто сказал это? Средний музыкант Сальери, персонаж маленькой трагедии Пушкина. А вовсе не сам поэт.

Но прежде, чем рассказать о коренной ломке российской жизни Петром I, обратимся к событиям в Западной и Центральной Европе на рубеже ХVII и ХVIII веков. После Тридцатилетней войны (1618 – 1648) началась новая война – за испанское наследство (1701 – 1714). Королю-солнцу Людовику ХVI противостояла мощная коалиция (Австрия, Англия, Голландия). Событиями, сковавшими силы европейских стран, не преминул воспользоваться юный шведский король Карл ХII (1682 – 1718) – вечный соперник в военном искусстве нашего Петра. Неукротимый вояка, высадившись на берегу Балтики, начал быстро прибирать к рукам территории нескольких немецких княжеств, а заодно и Польши. Россия, естественно, не могла остаться в стороне. Она была втянута в длившуюся более двадцати лет Северную войну (1700 – 1721).

Бурные морские и сухопутные баталии стали главным делом второй половины жизни русского монарха, решившего сравняться в доблести со шведским королем. Свою страну, долгое время находившуюся на задворках Европы, русский государь сумел поставить в один ряд с сильнейшими (в военном отношении!) государствами. Скольких же это потребовало жертв! Но, как говорится, народ любит силу и успех. Скажем и мы «виват» царю-победителю, особенно за то, что он прорубил окно в Европу и открыл россиянам путь к европейскому просвещению.

Вот хронологическая цепочка событий от рождения у царя Алексея Михайловича и царицы Натальи Нарышкиной младшего сына Петра (30 мая 1672 г.) до введения царем Петром Алексеевичем нового летоисчисления на Руси с 1 января 1700 г. от Рождества Христова:

1682 – два отрока Петр и его слабоумный брат Иван провозглашаются царями, а фактическими правителями страны становятся их старшая сестра Софья и ее фаворит Василий Голицын;
1687 – открытие в Москве Славяно-греко-латинской академии;
1690 – на основе «потешных» полков Петр создает два гвардейских полка – Преображенский и Семеновский, а немного раньше с их же помощью царевна Софья и князь В.Голицын отстранены от власти;
1693 – Петр при участии голландских корабелов закладывает верфь в Архангельске;
1695 – в Москве закончена постройка Сухаревой башни, где в навигационной школе и астрономической обсерватории трудится обрусевший швед Яков Брюс;
1696 – поход войск под руководством Петра I и его соратников Франца Лефорта и Патрика Гордона, а также поход воеводы Алексея Шеина на Азов;
взятие русскими турецко-татарской крепости;
с марта 1697 по август 1698 – поездка «великого посольства» России по странам Западной Европы (княжества Германии, Голландия, Англия, Австрия);
1698 – бунт стрельцов у Воскресенского монастыря, подавленный войсками П. Гордона и А. Шеина и последовавшие затем массовые казни бунтовщиков;
в тот же год – указ, запрещающий дворянам, военным и чиновникам ношение бород;
1700 – после кончины патриарха Адриана Петр оставляет патриарший престол никем незанятым.

Из множества этих событий заметно выделяется «великое посольство» во главе с наставником и советником царя, балагуром и весельчаком швейцарцем Францем Лефортом, владевшим европейскими языками (английским, французским, немецким, итальянским, голландским). Сам же Петр под именем урядника Петра Михайлова затесался среди 250 соотечественников, отправившихся «открывать» Европу.

Особый интерес представили Голландия и Англия. Не будем подробно останавливаться на том, как Петр и его спутники с топорами и рубанками в руках работали на верфях Саардама и Амстердама. Я, пожалуй, остановлюсь на других фактах, почти не отраженных отечественными историками. Так, к примеру, один из спутников Петра, находясь с ним в Голландии, в чём-то провинился. И царь ничтоже сумняшеся велел заковать его в кандалы.

Русская делегация с лязгом и перезвоном вышагивала по улицам Амстердама, издавна продуваемого ветрами свободы. Вы только бы видели лица голландских моряков, кухарок, торговцев, художников, рыбаков, банкиров. «Разве во имя этого, - восклицали они, - пепел Клааса стучит в наших сердцах! Разве для таких дел свергали мы ненавистных испанских инквизиторов!» Кандалы пришлось снять с осужденного и отослать в Россию – для внутреннего пользования. Это было первое нравоучение, полученное Петром от раскрепощенной Европы.

Ему бы намотать на ус этот урок. Да куда там: он приехал на Запад за техническими новациями, но при этом никак не мог уразуметь, что взлет творчества и высокая сообразительность наблюдаются, как правило, у свободных и бесстрашных людей. Вторая история, случившаяся в начале 1698 года в Англии, заслуживает более подробного описания. Место действия – замок-крепость Тауэр, где располагались Королевская тюрьма и Королевский монетный двор.

Так вот, на этой отчасти мрачноватой территории Петр беседовал с английским математиком, механиком, астрономом и физиком Исааком Ньютоном (1643-1727). Великий ученый еще до этой исторической встречи написал книгу «Математические начала натуральной философии», построил зеркальный телескоп, создал основы небесной механики.

Русский царь, разумеется, был далек от всех этих запредельных сфер. Он расспрашивал Ньютона, занимавшего пост директора монетного двора, как начеканить побольше серебряных рублей. И получил ответ: переплавить находящееся в обращении серебро и изготовить из него в два раза больше монет того же достоинства. Петр был в восторге… Но денежные разговоры царя-академика и просто академика предварила иная, не менее занятная история.

За полвека до их встречи на том же месте в Тауэре отрубили голову королю-бедолаге Карлу I. «Уберите топор! – шипел Ньютон служителям Тауэра. – Нельзя травмировать молодого русского царя, он слишком впечатлительный». Топор, входивший в музейную экспозицию, был немедленно спрятан. Но любознательный плотник, лекарь и бомбардир начал шастать по Тауэру, быстро снюхался с местным палачом и почти за бесценок купил у него орудие его труда. Этот палаческий топор в качестве ценной бандероли был отправлен в Москву на имя получателя – князя Федора Ромодановского.

Ближайший сподвижник Петра возглавлял в России Преображенский приказ, а также Всешутейший собор, отвратительную пародию на церковную организацию. Через короткое время царь получил ответ: «Спасибо за подарок. Уже отрублено несколько голов». Европа в те времена быстро шла по пути просвещения и гуманизации. Среди всех искусств к началу ХVIII века на первое место выдвинулась музыка: в Англии творил Г.Гендель, в Германии – И.-С.Бах. Франция подарила миру целую плеяду литераторов: Ж.-Б.Мольера, Ж.Расина, Ж.Лафонтена. В Париже, Лондоне, Вене давались шумные оперные премьеры.

Но Петр откровенно скучал в картинных галереях и оперных театрах, не высидев ни одного спектакля до конца. Зато оживлялся в анатомических театрах. По свидетельству В.Ключевского, в Голландии царь слушал лекции профессоров медицины Рюйша и Бидлоо (профессора Быдло, говаривали русские спутники), присутствовал при вскрытиях трупов, а однажды, увидев красивого мертвого ребенка, не удержался и поцеловал его.

Новоявленный ученый хватался буквально за все и делал это одинаково неумело. Но неуемный его темперамент создавал вокруг силовые потоки, вовлекавшие в них множество русских людей. Вершиной научной деятельности Петра за время пребывания в Европе стало его распоряжение заспиртовать крокодила. При возвращении русского посольства на родину в самом хвосте растянувшегося кортежа располагался стеклянный ящик. В нем плескался в растворе крокодил и подмигивал окружающим своим красным глазом.

Но призовем на помощь Пушкина: «В Лондоне нанял он множество корабельных плотников и матросов и при двух мастерах, Дене и Нае, отправил их в Россию. В числе их находилось 23 шкипера (из оных 3 для военных судов), 30 квартермейстеров, 30 лекарей, 60 подлекарей, 200 пушкарей, 4 компасных мастеров, 2 парусных и 2 якорных, 1 резчик, 2 кузнеца, 2 конопатчика, 20 корабельных работников». (А.С.Пушкин, «История Петра I») «Великое посольство» обошлось российской казне в 2,5 миллиона рублей – неслыханные по тем временам деньги. Они, разумеется, полностью окупились.

То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Семейным сходством будь же горд,
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.

                                              (А.С. Пушкин, «Стансы»)

Вот с последним утверждением поэта я все-таки берусь поспорить. В России произошел бунт стрельцов, он был быстро подавлен. Со стороны войск, преданных Петру, был убит только один человек. Две тысячи стрельцов сдались на милость победителю. Какова будет эта «милость» никто не знал: все ждали возвращения царя из-за границы. Тут-то на русскую землю налетел не пращур, а какой-то звероящер, весьма правдоподобно запечатленный художником В.Суриковым.

Еще до поездки в составе «великого посольства» Петр беседовал с патриархом Адрианом. «Какое образование, ваше святейшество, необходимо в России? – спрашивал царь. – Думаете, церковное?» Петр не дождался четкого ответа патриарха, а про себя подумал: нужно обучать военному делу, инженерному и военному искусству, надежды на церковь нет никакой. Вопрос о секуляризации (обмирщении) церковных организаций и их немалых богатств давно уже сложился в царской голове. На протяжении петровского правления один за другим выходили указы, отбирающие собственность у храмов и монастырей. Молодых людей, укрывающихся за монастырскими стенами, начали забривать в солдаты, отправлять на казенные работы. Даже монахинь суровый государь приспособил к труду швей и прядильщиц. «Вы работайте! - любил он повторять. - А молиться за всех буду я сам».

Царь мало придавал значения духовной стороне жизни, мир был для него сугубо материальным. В отличие от царя Алексея Михайловича, имевшего слабость нищелюбия, его сын терпеть не мог попрошаек, толпами бродивших по российским дорогам. Петр называл их паразитами и бездельниками, приказывал отлавливать и ссылать на каторгу.

А за кликушество, пророчества о чудесах и конце света, столь любимых на Руси, заставлял бить батогами и вырывать ноздри. Русские люди все чаще поговаривали о сошествии на землю антихриста. В частности, некий монах Варлаам Левин из Пензенской губернии сочинил проповедь о царе-антихристе, его за это пытали и казнили вместе с некоторыми священниками.

Когда же бородатые стрельцы и монахи Воскресенского монастыря вышли из ворот и с пением акафистов, с хоругвями и иконами, поднятыми над головой, двинулись на Москву, то услышавший обо всем этом царь решил: вот они, мои прямые и самые ненавистные враги. Пощады не было никому. Пришедшего в село Преображенское с иконою Богородицы патриарха Адриана попросту вытолкали в шею.

«Ты зачем икону принес? – сказал ему царь. – Убирайся отсюда и поставь икону на место!»

Патриаршество на Руси доживало свой век. Сам Адриан объявил в те дни отказ от ношения бород злодейским знамением. Бритые, по его мнению, не должны получать христианского погребения. У них одна прямая дорога – в ад. «Вся преобразовательная его деятельность направлялась мыслью о необходимости и всемогуществе властного принуждения: он надеялся только силой навязать народу недостающие ему блага и, следовательно, верил в возможность своротить народную жизнь с ее исторического русла и вогнать в новые берега. По направлению своей деятельности он больше привык общаться с вещами, с рабочими орудиями, чем с людьми, а потому и с людьми обращался, как с рабочими орудиями, умел пользоваться ими, быстро угадывал, кто на что годен, но не умел и не любил входить в их положение, беречь их силы, не отличался нравственной отзывчивостью отца». (В.Ключевский, «Русская история»)

Итак, «Утро стрелецкой казни». Вы думаете, оно было одно? Нет, их было десять! Десять дней подряд – с 11 октября по 21 октября 1698 года – над Москвой занималась кровавая утренняя заря. На Красную площадь к Лобному месту осужденных привозили по двое в санях, спиной к спине, в белых смертных рубахах, с зажженными свечами в руках. Их укладывали по пятьдесят человек вдоль бревен, заменявших плаху. 11 октября было 144 казни:

12 октября – 205;
13 октября – 141;
17 октября – 109;
18 октября – 65;
19 октября – 106.

В селе Преображенском, где все началось с 30 сентября, стрельцов пытали, жгли на раскаленных углях, требуя рассказать о заговоре, якобы организованном царевной Софьей. Здесь и была казнена первая партия из двухсот осужденных.

Петр наслаждался пытками, сам рубил головы и того же требовал от свиты. Князь Петр Голицын проявлял неловкость, от дрожания его рук жертвам приходилось долго мучиться. Зато старый палач Ф.Ромодановский и царский любимец А.Меншиков действовали сноровисто. «Я двадцать голов оттяпал!» – хвастал Алексашка.

Когда я смотрю на полотно В.Сурикова, то меня прежде всего занимает обличье царя. Великий художник, как никто другой, передал суть властителя. Вот он сидит на коне, тиран и палач, с выпученными от злобы глазами, глядя на мучения тех, кто посмел покуситься на его власть. Трусость и палачество всегда идут рядом! Вот сейчас палач Петр Михайлов спрыгнет с коня и лихо схватится за топор. «Подвинься, царь! - скажет ему ветеран, некогда штурмовавший Азов. – Здесь мое место!» Но Петр очевидно не знает, что такое дух рыцарства, дух великодушия, он никогда не читал книг о рыцарях круглого стола. И сейчас царь обращается к тем, кто впитал этот дух с молоком матери, - к Францу Лефорту, к Патрику Гордону, к барону Бломбергу: принимайтесь, мол, за дело.

«Нет, государь! – отвечают люди, стоящие на полотне справа. – У нас в Европе рыцарь и палач – разные профессии. Мы не за тем к тебе нанимались». В пыточных камерах Преображенского не удалось получить ни одного вразумительного показания о причастности царевны Софьи (1657 – 1704) к заговору. Люди, хотевшие посадить ее на трон, так и умерли, не проронив ни слова.

Однако еще двести стрельцов по приказу Петра были все же повешены под окнами Софьи у стен Новодевичьего монастыря. Три трупа с петлями на шее и с прошениями к царице в руках так и раскачивались до глубокой зимы под окнами несчастной женщины. Они даже ударялись окоченевшими лицами о решетки ее кельи. Монахиня Софья, принявшая при постриге имя Сусанна, прожила еще шесть лет. Но останки стрельцов, казненных в 1698 году на Лобном месте, не убирались вплоть до 1727 года, угрожая Москве холерой и чумой. Все эти зверства царя сильно подействовали на чувствительных иностранцев: чопорного и аккуратного службиста, генерала и адмирала, шотландца и католика П.Гордона (1635 – 1699), разудалого дипломата и флотоводца, швейцарца и кальвиниста Ф.Лефорта (1655 – 1699). Оба умерли меньше, чем через год, после кровавых вакханалий своего питомца. Немногим дольше прожил патриарх Адриан (1627 – 1700).

Напрасно молил он царя о милосердии, ему даже не разрешили совершить обряд причастия перед теми, кто был предан казни на Лобном месте. Адриан до конца оставался несокрушимым противником царя-антихриста, топтавшего русские святыни. После его смерти государь распорядился не назначать ему приемника.

И в самом деле: зачем человеку, не принявшему христовых заповедей, Бог и Его Церковь? У Петра были две любимые поговорки: кнут – не ангел, язык развяжет, русский человек как вобла – если не побить, никуда не годится. Вот и остался самодержец в кругу тех, кого Пушкин называл «птенцами гнезда Петрова», а по сути - выскочек. Они только исполняли цареву волю да старались, как правило, потуже набить свои карманы. Вот несколько их портретов, требующих небольшой расшифровки.

В пременах жребия земного,
За ним вослед неслись толпой
Сии птенцы гнезда Петрова –
В трудах державства и войны
Его товарищи, сыны:
И Шереметев благородный,
И Брюс, и Боур, и Репнин,
И счастья баловень безродный
Полудержавный властелин.

                                               (А.С.Пушкин, «Полтава»)

Александр Меншиков (1673 – 1729), полудержавный властелин, сын придворного конюха, зачисленный бомбардиром в Преображенский полк. Любимец царя. Постоянно выдвигался на высокие посты. Был уличен в неслыханном казнокрадстве, однако, в отличие от других мошенников, казненных царем, был им помилован.

При всех своих недостатках Александр Данилович оставался талантливым полководцем, одержал ряд побед над шведами и гетманом Мазепой. Яков Брюс (1670 – 1735) – граф и генерал-фельдмаршал, вместе с Петром создавал русскую артиллерию, блестяще ею командовал в Полтавском бою. Участвовал в несчастливом Прутском походе, успешно вел оборону окруженной русской армии. Занимался наукой, создал библиотеку, вошедшую в состав Кунсткамеры. Борис Шереметев (1652 – 1719) – первый русский фельдмаршал, талантливый полководец, смотрелся в разношерстной компании петровских фаворитов явным чужаком. В Полтавском сражении командовал победоносным центром русских войск. Никогда не воровал. Оставаясь православным, получил на Мальте звание «Кавалера Мальтийского ордена». Петр Шафиров (1670 – 1739) – барон, вице-канцлер, вице-президент Коллегии иностранных дел, выдающийся дипломат.

Этот сын крещеного еврея в совершенстве владел немецким, французским, польским языками. Автор книги «Рассуждения о причинах войны». После антисемитского скандала, учиненного в Сенате, был приговорен к смерти. Но царь милостиво заменил казнь ссылкой. Федор Ромодановский (1640 – 1717) – палач и сволочь. Петр называл его «зверем», но очень любил за личную преданность и беспрекословное выполнение «мокрых дел». При этом балагур и весельчак. В прихожей своего дома держал ученого медведя, который подносил каждому входящему чарку перцовки.

Эту вереницу исторических персонажей можно пополнить и другими именами. Но я не стану на них задерживаться. Лучше приведу еще одно, особенно симпатичное имя. Иван Посошков (1652 – 1726) – крестьянин из подмосковного Покровского, один из первых экономистов России, состоявший с царем в личной переписке. Посошков автор книг – «Завещание отеческое», «Зерцало суемудрия раскольничья», а также «Книги о скудости и богатстве». Крестьянин-экономист написал царю такие замечательные слова: «Не трудно наполнить царскую казну, но великое и многотрудное дело народ весь обогатить»

Умер Посошков в Петропавловской крепости, причина заточения – зело крепкое вольнодумство. Был у Петра еще один конфидент и единомышленник – Готфрид Лейбниц (1646 – 1716), немецкий философ, математик, физик, языковед. Он жил в Ганновере, Вене, Берлине, но познакомившись с русским царем в 1711 году в Торгау, остаток жизни посвятил делу российского просвещения. По просьбе Петра I Лейбниц разработал проекты развития образования и государственного управления страны. Пожалованный государем в тайные советники он постоянно отсылал в Петербург всякого рода прожекты. В частности, подал мысль о введении коллективного управления для всех отраслей государства, а также придумал немыслимую чиновничью иерархическую лестницу о 14-ти ступенях («табель о рангах»).

Впрочем, ученый немец внес и немало дельных предложений. Разумеется, не все они были осуществлены сразу, но в самом конце жизни Петр сделал главное – учредил академию в качестве ученого сонмища (1724). Не обошлось без курьезов. Находясь вместе с царем на водах, Лейбниц преподнес монарху лубочную повязку для облегчения нервических припадков, прося за бесполезную вещь хорошего вознаграждения.

Петр сильно уставал от этого занудства. Но Россия может испытывать к Лейбницу только одно чувство – благодарность. Поскольку петровская эпоха по своим событиям равна столетиям, я вынужден вновь перейти к хронологической скорописи:

1700 – начало Великой Северной войны: между Швецией и союзом трех государств (Россия, Дания, Польша), Петр I под Нарвой терпит жестокое поражение от вчетверо меньшей армии Карла ХII,
1702 – фельдмаршал Б.Шереметев без устали бьет бездарного шведского генерала Шлиппенбаха: сначала – при Эрестфере, затем – под Гуммельсгофом, при взятии русскими Мариенбурга в доме лютеранского пастора Глюка в наш лагерь попадает его воспитанница Марта Скавронская – будущая императрица Екатерина I.
1703 – в Москве вышел первый номер газеты «Ведомости», в том же году на реке Свири заложен первый фрегат Балтийского флота «Штандарт», тогда же Б.Шереметев взял шведскую крепость Ниеншанц в устье Невы, вслед за этим Петр I основал город-крепость Санкт - Петербург, который через девять лет будет провозглашен новой столицей России:
1707 – восстание на Дону казаков под руководством Кондратия Булавина, отказавшихся выдавать властям беглых крестьян;
1708 – наступление Карла ХII на Россию, Петр отступает в глубь страны, применяя тактику «выжженной земли», в сражении при Лесной ему удалось разбить корпус генерала Левенгаупта, захватив весь шведский обоз;
1709 – великая победа русских над шведами под Полтавой, после чего исход Северной войны был предрешен;
1710 – Б. Шереметев берет Ригу, занимает Карелию и Лифляндию, герцогство Курляндия добровольно переходит под покровительство России, Турция, подталкиваемая Карлом ХII, развязывает русско-турецкую войну (1710 – 1713);
1714 – русский флот под командой Петра I разбил шведскую эскадру у мыса Гангут;
1718 – создана Тайная канцелярия для расследования государственных преступлений, тогда же скончался под пытками обвиненный в измене и приговоренный Сенатом к смерти царевич Алексей;
1719 – составление Духовного регламента под руководством псковского епископа Феофана Прокоповича (1681 – 1736), который через три года станет одним из руководителей Святейшего Синода;
1721 – заключение Ништадтского мира между Россией и Швецией, царь Петр I принял титул императора Всероссийского;
1722 – Петр Великий во главе 100-тысячного войска двинулся к Каспийским воротам, Персия уступила России значительную часть побережья;
1724 – коронация императрицы Екатерины I, тогда же состоялось перенесение мощей Александра Невского из Владимира в Санкт–Петербург;
1725 – смерть Петра Великого.

Из всего этого 25-летия особого внимания заслуживают, конечно, Полтавская битва и основание Санкт–Петербурга.

Начнем с первого события, хотя по времени оно произошло чуть позже другого. Северная война стала своего рода рыцарским поединком двух людей – Петра I и Карла ХII (1682 – 1718). Русский царь навсегда запомнил позор своего нарвского поражения, когда «друг» Карл приказал отчеканить победную медаль. На ней был изображен убегающий Петр, теряя на ходу и шпагу, и шляпу. Над той бронзовой медалью хохотала, взявшись за бока, вся Европа. А шведский король, одержав легкую победу, попросту махнул рукой на Россию: что, мол, с нее взять. И уехал воевать с поляками и саксонцами.

Легкомысленный швед (Карл был намного моложе Петра) даже не подозревал, какому опасному сопернику он дал передышку. Десять лет русский царь собирал по солдату, по пушке, по кораблю. Все ресурсы огромной страны были отмобилизованы, чтобы в одночасье вступить в решающее сраженье. И вот 27 июня 1709 года грянул Полтавский бой. Соперники – Карл и Петр – сошлись лицом к лицу. Только силы у них были несоизмеримые. Король, раненный во время рекогносцировки в пятку (совсем как Ахиллес), приказал себя поднять вверх на носилках. И, сжав шпагу в руке, повел своих шведов вперед. И замелькали на полтавском поле желто-синие мундиры гренадеров, мушкетеров, пикинёров, вооруженных самым совершенным по тем временам пехотным оружием.

Не было лишь артиллерии (надо ли принимать в расчет четыре легкие пушчонки, которые шведы волочили на бегу, чтобы не замедлять атаку). Их обоз пропал под Лесной, оставался лишь сильно отсыревший порох. По сути, они шли с холодным оружием против 102 орудий армии Петра. Чистое самоубийство! Но личная гвардия короля (драбанты) сплотилась вокруг Карла. Рядом с ним лютеранский пастор читает молитву: «Дай мне, Боже, и всем, кто вместе со мною будет сражаться, прямодушие, удачу и победу». Король взмахнул рукой: с Божьей помощью! Драбанты бьют в барабаны, Бьют, бьют вдругорядь! Навстречу им поднялись зелено-красные мундиры наших войск. Только до штыковой атаки дело практически не дошло. Все решила русская артиллерия.

«Заряжай – пли! Пли – заряжай!» - раздавались молодецкие команды. Шведы, словно желто-синие колосья ложились под картечными залпами. Они шли, прижавшись плечом к плечу, мгновенно замещая убитых, которых с каждым шагом становилось все больше. Настоящая психическая атака! Девять тысяч убитыми, самый цвет отчаянного юношества, потеряла армия Карла в том бою. А самого короля, под которым раза два разносило в щепы носилки, с поля боя унесли драбанты на руках.

Петр заслужил эту славную викторию. Он, быть может, первым из полководцев Европы понял и доказал на деле, что артиллерия – это Бог войны. Русский монарх оказался замечательным стратегом, не вступившим сразу же в открытый бой. Он измотал вражескую армию, а затем нанес ей смертельный удар в самом неподходящем для нее месте, в самый неподходящий для нее момент.

Зарубежные историки будут потом писать: это, мол, война не по правилам. Но что поделать! Она не раз приносила нам победу! Русский царь долго еще расхаживал по медленно остывающему полю Полтавской битвы, размахивая простреленной шляпой. Ему очень хотелось выглядеть смельчаком и весельчаком. Когда же по его приказу стали накрывать столы с водочными штофами, повели пленных шведских генералов, Петр не переставал восклицать: «Где же мой друг Карл? Я же пригласил его отобедать!» А потом лично сам стал разливать в стаканы водку, говорить тосты за здоровье шведов-учителей. А вокруг шевелилась и стонала многотысячная масса истекающих кровью, израненных, умирающих людей. Впрочем, относительно немногих русских, погибших после короткого штыкового боя и наскока шведской кавалерии, было дано высочайшее повеление: похоронить со всеми воинскими почестями.

Убитых шведов велено было покидать в близлежащую болотную топь. Пусть стихи их поэта-земляка станут для них реквиемом:

Возьми справедливость и истину в путь,
Твори красоту вдохновенно.
Всем трем – не погибнуть и не обмануть,
К ним тянется дух неизменно.
Что время дарует – то дар твой вернет.
Лишь вечное в сердце поэта живет.
                                                              (Э. Тегнер, «Вечное»)

Что касается Петербурга, точная дата его основания – 16 мая 1703 года. Первым комендантом новой русской крепости стал полковник Карл Ренн, а генерал-губернатором завоеванных территорий и надзирателем над строящимся городом – Александр Меншиков. Обратимся снова к пушкинской помощи: «Отведено место для гостиного двора, пристани, присутственных мест, адмиралтейства, государева дворца, саду и домов знатных господ. Город Нейшанц (Ниеншанц) был упразднен, и жители оного переведены, - и были первые поселенцы… Петр Великий в Петербурге, коего грязные и болотистые улицы не были вымощены, запретил коленопреклонение, а как народ его не слушался, то Петр Великий запретил уже сие под жестоким наказанием». (А.Пушкин, «История Петра I») Царь заменил Москву выросшим из болота городом.

Сюда он отправлял из глубины всей страны десятки тысяч работников, заставлял поселиться на новом месте множество дворян и купцов. Монарх почитал эту столицу (с 1712) основанием нового отечества, куда вскоре перетекут из Европы науки и искусства. Уже в 1714 году он провел перепись дворов в Санкт – Петербурге: всего оказалось 34, 5 тысяч домов – в основном каменных, крытых черепицей, с большими печными трубами. На Выборгской стороне царь повелел строить только каменные здания, чуть подальше разрешались двухкомнатные мазанки. В Адмиралтейской части и по Большой Неве было приказано не ставить деревянных строений. Особенно нарядные здания появились на Васильевском острове. По реке же Фонтанке разрешалось жить и в деревянных домах.

Главное внимание всемилостивый монарх уделил внешнему благолепию своего детища. На дорогах и под мостами нельзя было делать из веток шалашей. Торговцам съестными припасами категорически запрещалось запредельное повышение цен: за непослушание сначала – кнут, потом – каторга или смерть. Здесь все должно было выглядеть весело, красиво, пристойно – совсем как в Европе. В 1719 году в Петербурге работали над разведением сада, созданием увеселительного царского двора. С 1721 года город начали освещать фонарями. Только на Васильевском острове появилось 595 фонарей. Для нужд быстро прибывающего населения стали открывать аптеки и госпитали. Но историк Н.Костомаров, из книги которого мы почерпнули все эти цифры и факты, на деяния Петра все-таки смотрит без должного пиетета.

Вот что он далее пишет:

«Нового человека в России могло создать только духовное воспитание общества, и если этот новый духовный человек где-нибудь заметен в деяниях и стремлениях русского человека настоящего времени, то этим мы обязаны уже никак не Петру»,
«Нельзя человека делать счастливым против собственной его воли и, так сказать, насиловать его природу».
«История показывает нам, что в обществе, управляемом деспотически, чаще и сильнее появляются пороки, мешающие исполнению самых похвальных и спасительных предначертаний власти»,
«Пытки Преображенского приказа и тайной канцелярии, мучительные смертные казни, тюрьмы, каторги, кнуты, рвание ноздрей, шпионство, поощрение наградами за доносительство».
Понятно, что Петр такими путями не мог привить в России ни гражданского мужества, ни чувства долга, ни любви.

Натворивши множество учреждений, Петр все-таки не мог создать живой, новой Руси». Со всеми этими рассуждениями, пожалуй, мог бы поспорить другой наш великий ученый С. Соловьев, считающий, что ни один народ в мире не совершал такого подвига, какой совершил русский народ под руководством Петра. Благодаря ему, считает историк, Россия вошла в сообщество цивилизованных стран, а кроме того, Петру удалось связать воедино две половины дотоле разорванной Европы – Восточной и Западной. Наверное, и это мнение справедливо, но более всего с позиций высшего чиновничества и военного руководства. А для трудовых людей времен Петра было совершенно очевидно: они всю жизнь работали не на себя, а на бездушную государственную машину, все они ушли из жизни еще более бедными, чем их отцы и деды.

Мне как-то в руки попал Морской устав Петра (1720), напечатанный недавно в одном из военно-патриотических изданий. Там есть, между прочим, такие положения: кто свое ружье бросит, оный шпицрутенами наказан жестоко будет, кто к неприятелю перебежит, без всякой милости повесить его надлежит, которые во время боя оставят свои места, дабы укрыться, те будут казнены смертью, ежели кто на вахте найдется спящ, едучи против неприятеля, ежели он офицер, лишен будет живота, кто лживую присягу учинит, послан будет на галеру навечно, кто захочет сам себя убить, тот и мертвый за ноги повешен быть имеет. Что тут можно добавить? Нормальный устав для военных людей, для военного времени. Одна беда: Петр распространял его и на гражданских людей, и на самые мирные времена.

Приведу еще одну цитату, принадлежащую перу Екатерины Дашковой: «Как рабы, так и владельцы их были в равной мере жертвой его необузданной тирании. Первых он лишил общинного суда, у вторых он отнял все привилегии. И за что? Чтоб прочистить дорогу военному деспотизму – самому гибельному и ненавистному из всех форм правления». Хочешь – не хочешь, а вспомнишь пушкинские слова об указах, писанных кнутом.

Петровские указы, к примеру, обязывали людей всех званий приезжать во дворец и доносить о повреждениях государственных интересов. Было даже установлено время для доносов: с октября по март каждого года. А кто знал обо всем, и ни о чём не поведал, должен быть без пощады казнен (указ о недоносительстве). Петр очень старался создать званию фискала почет и уважение в общественном мнении. Фискальное устройство с 1714 года получило неограниченные права: во всех городах избирали из купечества где по одному, а где и по два фискала, в Сенате обер-фискал имел значение одной из высших государственных должностей. Фискальство стало вспомогательным орудием Сената. Даже духовенство в Синоде лишилось стыдливости, ввело в обиход звания духовных фискалов или инквизиторов (чего в православной Руси никогда не бывало). Первым прото-инквизитором царь назначил в Синоде иеромонаха Пафнутия. Русские люди всегда с отвращением относились к ябедам.

Однако, постепенно Петру удалось привить вкус к доносительству. Причина одна – движимость и недвижимость жертвы передавались в пользу доносчика. Все это дало повод Н. Костомарову написать о том, что деморализующий деспотизм Петра зловредно отразился на нескольких поколениях русских людей.

Стоит рассказать и об отношениях царя с женщинами. Их у него было немало, но мы выделим троих.
Евдокия Лопухина – первая царская жена, что называется свет-девица, навязанная юному монарху его матерью. От этой нелюбимой супруги родился столь же нелюбимый Алексей, чья молодая жизнь по воле отца прервалась в застенках Петропавловской крепости. Сама Евдокия много раньше была заточена в Суздальском монастыре, где вступила в любовную связь со своим охранником, полковником Глебовым. После доноса какого-то инквизитора, Глебова подвергли мучительной казни, а Евдокию отправили в один из самых отдаленных монастырей на Севере.

Вторая важнейшая женщина в жизни Петра – дочь немецкого виноторговца, разбитная и разудалая Анна Монс. С ней он сошелся в доме Лефорта в Немецкой слободе и много лет не расставался. Но вот незадача: этот могучий с виду человек не мог осчастливить ни одну из женщин. Во время похода на Шлиссельбург утонул в реке саксонский посланник Кенигсек. И что же нашли в кармане утопленника? Да, да, любовные письма Анны Монс, которая, оказывается, не любила Петра, зато обожала Кенигсека. За это «преступление» царь законопатил бывшую любовницу на несколько лет в тюрьму.

Более продолжительной оказалась любовь императора с императрицей Екатериной I (бывшей пасторской служанкой Мартой Скавронской). Но и она нашла себе зазнобу, юного и красивого камергера, служившего в ее дворце. По иронии судьбы, он оказался родным братом Анны – Виллимом Монсом.

Как же мудровал Петр, узнав об этой связи, как сладострастно наслаждался местью. Нет, не к жене, а к молодому человеку. Виллима заключили в Петропавловскую крепость и долго допрашивали о якобы имевшем место получении взяток. 14 ноября 1724 года Сенат приговорил Монса к смерти. Перед казнью к нему в камеру пришел Петр и сказал: «Жаль тебя мне, очень жаль. Да делать нечего, надобно тебя казнить». Сказал и утер крокодиловы слезы. На утро Виллиму отрубили голову. В тот же день император приказал заложить карету и повез императрицу подышать свежим воздухом, а заодно полюбоваться выставленной на шесте, отрубленной головой ее любовника. Но каково хладнокровие бывшей лютеранки: она даже не сморгнула глазом. Казалось бы, все ясно: император-монстр, никому и ничего хорошего не делавший. Антихрист – и только! Но, оказывается, не существует вовсе беспросветных душ. Бог никого не оставляет. И вот перед самым концом жизни, за три месяца до смерти, на окаменевшую душу Петра упал луч света.

Поздней осенью 1724 года, возвращаясь в новую столицу водой, он подошел на своей яхте к устью Невы. И увидел судно с матросами и солдатами, терпящее бедствие. Царь приказал плыть на помощь, первым бросился в воду, начал спасать людей. Он всю ночь провел в ледяной воде (это с его-то больными почками), очевидцы засвидетельствовали, что Петром было спасено двадцать человек. А на утро император свалился в лихорадке, вошел в последнюю болезнь, из которой так и не вышел. В 1725 году, 28 января (почти день в день с Пушкиным, умершим 29 января ровно через 112 лет) Петр Великий написал свои последние слова «отдайте все». И отдал Богу душу.

Я постарался рассказать то, что открыл для себя в этом человеке, писал без прикрас, в том числе, самом плохом. Но все-таки он был гениальным строителем и, сам, не ведая того, воздвиг Вавилонскую башню. Государство его вознеслось огромное, неслыханное, многоярусное. Посторонившиеся народы Европы еще долго задирали вверх головы, охали, цокали языками. Столетие спустя, его воспевали Пушкин и Гоголь, явившиеся на свет лишь благодаря деяниям Петра. Пожалуй, это и есть главная заслуга нежданно-негаданно объявившегося на Руси исполина.

Я вспоминаю сейчас и о своем стоянии возле Монумента Славы с одним из лучших современных писателей России. В моем сердце и поныне сохраняются уроки той поездки по местам Пушкина и Гоголя. Как же точно перекликается то, о чём мы тогда говорили, со словами А.Герцена о петровском времени: «На императорский указ образоваться народ ответил через сто лет громадным явлением Пушкина».

Великий гений, муж кровавый,
Вдали на рубеже родном
Стоишь ты в блеске страшной славы
С окровавленным топором.
Ты думал, - быстротою взора,
Предупреждая времена, -
Что кровью политые, скоро
Взойдут науки семена.

                                             (К. Аксаков)

Наши гении – и Пушкин, и Гоголь – плоды всего лучшего, посеянного Петром на русской почве.